Игры разума
Шрифт:
Нечеловеческий ор разносился по всему дому, оглушая и наводя ужас. Лена всем телом вжалась в диван, боясь пошевелиться и лишний раз вдохнуть. Ее глаза расширились до неузнаваемости, а зубы стучали, как у маленького зайчика, оказавшегося наедине со стаей волков.
– Н-но я…
– НЕ НАДО ОПРАВДЫВАТЬСЯ! – Голос мужчины гремел, как раскаты грома. – ЧТО, ЭКСТИМА ЗАХОТЕЛОСЬ?! СКУЧНО СТАЛО?! МОЛОДЕЦ, НЕЧЕГО СКАЗАТЬ! ТАК ВОТ ЧЕМУ ТЫ НАУЧИЛАСЬ В СВОЕМ КРУИЗЕ, ПОКА РОДИТЕЛИ РАБОТАЛИ! ТЫ СМОТРИ, КАКАЯ ШУСТРАЯ! ПОВЗРОСЛЕЛА, А ДУРЬ ТАК И ПРЕТ ИЗ ВСЕХ МЕСТ!
Не в силах больше выслушивать обидные слова, которые, как пощечины, хлестали по лицу, дрожа от страха, как осиновый лист и с трудом сдерживая предательские слезы, девушка, заплетающимся языком выдохнула:
– Я не оправдываюсь. Я даже не сразу поняла что это. Я…я не хотела брать их, но он не давал мне и слова сказать. Я хотела их выкинуть, но Вы меня опередили. Честно.
Слезинка, скатившаяся по щеке испуганной
– Черт. Извини…я просто…я…погорячился…не подумал…идиот!…прости, Ленка. – Первый раз ее имя в его устах прозвучало очень нежно с долей грусти и заботы. – Прости…
– Л-ладно… - Начала постепенно приходить в себя и успокаиваться. Дрожь медленно, но все-таки отпускала тело. – Я не ожидала…
– Да, я сам не ожидал. Столько лет прошло, но при воспоминании перестаю быть самим собой. – Виктор сел на диван и уронил голову на руки.
– Воспоминания? – Не поняла девушка и с нескрываемым удивлением уставилась ему в затылок.
– Да… Дело давнее, но рана в сердце осталась на всю жизнь. Я же ведь тогда совсем молодой был, еще зеленый, наивный. Только школу окончил, приехал в Гарвард поступать. Мне тогда еще и восемнадцати не было, а тут новая жизнь, новые друзья, новая любовь. Ее звали Алисия. Она сразу мне понравилась. Как только я ее увидел, то уже не мог ни о чем и ни о ком думать. Высокая, стройная, с длинными черными волосами, точеной фигурой. Но это не главное. Она была целеустремленной, умной, жизнестойкой. В нее, казалось, абсолютно все положительные стороны человека были заложены природой. Она никогда не унывала, с ее лица не сходила улыбка, а глаза светились ярким огнем. Я был покорен раз и навсегда. Находясь всегда в центре внимания, она, тем не менее, никому зря повод и надежду не давала, держала, так сказать, на уровне вытянутой руки. А вот меня подпустила ближе. Хотя для этого пришлось добиваться ее целый год. Нам было так хорошо вместе. Мы могли без умолка часами разговаривать ни о чем и при этом никогда не исчерпывали темы. Я и сам не заметил, как влюбился до такой силы, что без нее не мог дышать. Она стала частицей меня, моим вторым я, моим ярким фонарем на узких и темных улочках жизни. Я поначалу даже учебу забросил, скатился на тройки, чуть из института не вылетел, благо у отца связи были. Спустя еще полгода мы стали жить вместе. Моему счастью не было конца, а безумная любовь заставляла еще сильнее биться сердце. Из родных, только отец знал об Алисии, но почему-то не поддерживал моего рвения, хотя и яро не выступал против. Он боялся, что я совсем перестану учиться, не получу диплом, и как последствие никому не буду нужным. Как же он ошибался… В один из таких замечательных дней, ожидая Али возле ворот института, я заметил, что к ней подошел высокий и довольно таки симпатичный парень. Они, не переставая идти, весело болтали о чем-то и смеялись. Укол ревности ждать себя не заставил, но она, лишь обычно кивнув ему, подскочила ко мне и нежно поцеловала в щеку. Опасения улеглись сами собой, но из памяти не стерлись. Наведя справки об этом парне, что не составило труда с таким отцом, как мой, я выяснил, что он сын нефтяного магната. Разбалованный ребенок из «золотой» молодежи, вечно ищущий приключений на одно место. Но не это меня насторожило и испугало, а то, что очень часто он и его друзья глотали таблетки, которые благополучно доставали и распространяли на территории института и общежитий. Это был первый звоночек, а я вместо того, чтобы уделить ему максимум усилий, только сказал, как это плохо и выкинул из головы.
Тем летом у меня была практика в Москве, в фирме отца. Я на целый месяц вернулся на Родину. Еще никогда на столько я не расставался с Алисией. Все это время я не жил, а существовал, как растение. Звонил ей по несколько раз на день, таскал с собой ее фотографию. Я так безумно скучал, что не хотел ни о чем думать, кроме как о скором возвращении в Америку. Она полностью занимала мои мысли. Я плохо спал, потерял аппетит, на работе не справлялся с поставленными задачами и что самое главное, разочаровывал отца, который возлагал на меня большие надежды.
Слава Богу, месяц моего кошмара закончился. С трудом пережив перелет – последние часы перед долгожданной встречей – я запрыгнул в такси и, обещая водителю вдвое больше, чем положено, за считанные секунды долетел до нашей квартиры. Али я нашел на полу в объятиях того самого «нефтяного» парня. В квартире пахло алкоголем и сладким дурманом. Из угла в угол сновали незнакомые мне люди, веселясь и попивая коктейли. Только в ту минуту я понял, что это не простая вечеринка. Ревность, затмившая
Жизнь после того случая превратилась в ад. Мы не вылазили от врачей, пытаясь избавить ее от страшной потребности, но ничего не удавалось. «Главное захотеть» - повторяли светила науки, а у Али желания не было. Ночами, когда я засыпал, она сбегала из дома за новой дозой «неземных» ощущений. Я находил ее наутро грязную, в порванной одежде на чужих съемных квартирах. От нее разило другими мужчинами, она пребывала в неадекватном состоянии, и все равно я не мог, понимаешь, не мог ее бросить. Это продолжало быть той безудержной любовью, мое сердце также стучало с ее в унисон. Я продолжал надеяться, что смогу вытянуть ее со дна, что заставлю ее жить по-новому, сделаю самой счастливой, но все было тщетно. С каждым разом ей становилось все хуже и хуже, ее переполняла агрессия, сменяющаяся частыми истериками и криками «я покончу с собой, если не принесешь мне дозу». Лена, это был ужас. Я никогда не представлял, что смогу собственноручно убивать человека. Мои руки нервно тряслись, а в горле стоял ком, когда я принес ей наркотики. Это уже были не таблетки, какой там. Таблетки остались в «светлом» прошлом. Они перестали ее устраивать, и она захотела большего, вернее организм захотел. Это же аксиома, это ясно, как Божий день, что все начинается с малого, но она как обезумевшая не хотела меня слушать, обвиняя во всех смертных грехах. Я не смог при этом присутствовать, когда тонкая игла наполненного шприца проткнула ее уже бесцветную полупрозрачную кожу. Она потеряла все: красоту, ум, жизнерадостность. Но, самое ужасное - она потеряла веру во все! Абсолютно во все! Огонь в ее глазах с каждой минутой утихал и превращался в угли. Мое сердце обливалось кровью, я рыдал, как ребенок, душа выворачивалась наизнанку, но я продолжал приносить ей дозу за дозой, понимая, что иначе не смогу. Я убийца, Лена, понимаешь? Слабохарактерный убийца. Я, как палач вел ее на гильотину и не мог изменить приговор…
Она умерла. Быстро. Сбежав в очередной раз и ощущая сильную жажду, не смогла остановиться вовремя. Передозировка, констатировал врач. Когда ее нашли, тело было неестественно белым с синим оттенком. Я не видел…мне рассказали.
Я не был на похоронах. Не смог. Хотел запомнить ее и запечатлеть в памяти такой, какой увидел в первый раз: красивой и счастливой.
В тот день как будто черный занавес рухнул передо мной, а в землю вместе с гробом закопали мое сердце.
Отец вытащил меня. Помог вернуться к жизни и заставил работать в поте лица. Так я стал таким, как сейчас.
С тех пор наркотики – это табу для меня. Нет, не в смысле употребления, об этом и речи не идет, а в смысле даже темы для разговора.
Сегодня, когда я увидел у тебя в руке таблетки, у меня подкосились ноги, а воспоминания волной накрыли меня, вселяя панику страх и ужас. Прости, что так погорячился. Я ни в коем случае не хотел тебя обидеть. Просто испугался.
– Мне так жаль… - Лена, как зачарованная, слушала его историю и не верила собственным ушам. Никто до нее, кроме Михаила Анатольевича, отца Виктора, не слышал эту историю и не знал такие откровенные подробности его жизни.
Почему он решил открыться именно ей? Доверял? Чувствовал спокойствие? На эти вопросы ни Виктор, ни Лена не могли дать сто процентный ответ. Наверное, это так укоренилось в его душе, что требовало немедленного выхода наружу, а Лена просто оказалась рядом. Или все обстоит совсем не так?
– «Неужели он настолько испугался за меня, что готов вот так со мной разговаривать. Ведь мы чужие люди! Стоп! Чужие? Тогда почему у меня предательское подозрение, что такое повествование я уже где-то слышала? Почему мне кажется, что мы близки на самом деле больше, чем подозреваем? Почему так предательски покалывает сердце? Почему мне так хочется погладить его по плечу и приласкать, успокоить, как самого близкого и дорого друга? Господи! И почему я ни разу за эти два дня не вспомнила об Алексе? Да что вообще происходит? Бред какой-то. Его история ножами вонзилась мне в сердце. Хочется рыдать…»