Игры рядом
Шрифт:
Кстати говоря, подземелий в таких домах, насколько мне известно, не бывает. Разве что их вырывают и оснащают специально.
Во дворе Черничного Замка никого не было видно, но у ворот стояла карета. Я тронул бока коня пятками, но он вдруг заупрямился, фыркая и загребая копытами землю.
— Идем, идем, — тихо проговорил я, стараясь, чтобы голос звучал ободряюще. — Тебе там ничего не сделают. Мне вот сделают, но ты же не я, верно?
Но он не шел: только хрипел, пуская пену и мотая мордой. В конце концов, мне пришлось спешиться и тянуть его за собой. Тогда он, сдавшись, поплелся, повесив голову и тихо
Карета была пуста. Рядом с ней стоял немолодой мужчина в кожаном переднике, подрезавший розы на ограде. Увидев меня, он выпрямился и тут же низко поклонился:
— Что угодно вашей милости?
Я снова посмотрел на дом. Окна, не закрытые ставнями, ярко блестели в мягком солнечном свете. Как странно: в этом доме находится ад, но ничто, абсолютно ничто не может натолкнуть на эту мысль того, кто снаружи. Так, наверное, и должно быть. Так всегда бывает: ад там, где ты его совсем не ожидаешь найти.
— Я хочу видеть леди Аттену.
Внутри тоже было совсем обычно: немного старомодно — по крайней мере, по сравнению со столичными поместьями тут слишком темно, а мебель кажется громоздкой, но, опять-таки, ничего излишне мрачного. Дворецкий сказал, что доложит его милости, и попросил меня обождать. Я остался в просторном нижнем помещении, совершенно пустом, не считая непритязательных статуй у входа и ковров, ведущих к симметричным лестницам, и развлекал себя размышлениями о том, кто такой его милость — лорд Лестере или, может быть, Шерваль. Робер, вспомнил я, так он себя тут называет. Он, должно быть, уже заждался — мне пришлось сделать небольшой крюк, огибая Кельстерское распутье — видеться с Зелеными, пусть и без Ларса, в мои планы не входило.
Дворецкий вернулся и, любезно улыбаясь, попросил меня следовать за ним. Мы прошли в западное крыло, поднялись на второй этаж. Если в доме и находился кто-то, кроме нас, они остались мной ие замеченными. Даже слуг не было видно.
Дворецкий остановился у двери в конце коридора, указал мне на нее и с поклоном удалился.
Я вошел не раздумывая. Думать уже поздно.
Шерваль, по крайней мере, честен. Его комната была черной. Настолько черной, что в первый миг, после светлой и по-провинциальному непритязательной обстановки дома, это почти шокировало. Черным было всё: мебель, ковер, потолок, стекла в окнах, стены. Впрочем, нет: стены были густо-фиолетовыми, а стекла — черными с синим. Здесь горели свечи, хотя стоял ясный день, и немудрено — в апартаментах лорда Робера было темно даже днем. Я вдруг подумал, что ему, пожалуй, казалось не так уж неуютно в подвале Урсона.
— Нортон! — сказал Шерваль, вставая из-за стола. Он что-то писал, когда я вошел, и пальцы у него были вымазаны в темно-красных чернилах.
Я слегка поклонился, чувствуя, что при всем желании не смогу выдавить улыбку.
— Монсеньор, — серьезно сказал я.
— Ты один? — он бросил взгляд мне за плечо, будто ожидая увидеть там припозднившихся Зеленых, которые, вероятно, пустили меня вперед, а сами задержались в ближайшем трактире.
— Судя по всему, — тут уж сдержать усмешку было так же трудно, как выдавить ее несколько мгновений назад. — Я понимаю, вы ждали меня пораньше и с эскортом, но не сложилось. И, если уж на то пошло, не было никакой нужны применять силу, монсеньор. Вам было достаточно
Его взгляд стал очень пристальным. А потом Шерваль улыбнулся. Так, будто я был его старым другом, которого он только что признал.
— Значит, я не ошибся, — с глубоким удовлетворением в голосе проговорил он и хлопнул в ладоши, словно ребенок. — Отлично! Просто прекрасно! Нортон! Как я рад тебя видеть.
— Где она?
— Сейчас будет здесь. Я послал за ней, как только мне доложили, что ты приехал… Поверить не могу… Ты приехал, — он засмеялся, легко и радостно, и, снова хлопнув в ладоши, восторженно покачал головой, не сводя с меня пылающего взгляда. В полумраке его глаза казались похожими на угольки.
— Я же сказала, чтобы вы… — резко сказала Йевелин за моей спиной и задохнулась.
Я обернулся.
Она опять была в белом — теперь в ослепительно-белом, странно выделяясь на фоне черной стены. И волосы снова распущены — всегда они у нее распущены, и всегда на них играют отблески света. Я отметил всё это и только тогда посмотрел ей в глаза, не зная, хочу ли, жду ли увидеть в них тот, прежний страх. Наверное, да — ведь я приехал, чтобы увидеть его. Чтобы заставить его пропасть. Чтобы слить его со страхом в моих глазах.
Хотя бы так.
— Моя дорогая! — с невероятной торжественностью сказал Шерваль, кладя руку мне на плечо; я вздрогнул, но не от его прикосновения, а от того, до чего же в этот миг он стал похож на своего брата. — Позвольте представить вам особого гостя, о котором я говорил. Он всё-таки прибыл, осчастливив всех нас… не правда ли?
Ну же, Йев… Ну, скажи что-нибудь. Сделай. Дай мне понять, что я правильно поступил. Что ты этого и хотела от меня, этого и ждала. Скажи… Пожалуйста. Скажи.
Рука Шерваля давила на мое плечо, а Йевелин смотрела мне в глаза. Без страха, без благодарности. Без презрения. Просто смотрела, мертво, пусто.
«Это ведь не Йевелин, — запоздало понял я. — Это не Йевелин. Это леди Аттена».
Но Йевелин тоже была, я чувствовал ее, видел карминовую краску на ее губах — ту самую, слышал змей в ее голосе, замечал отблески желтого света в ее волосах. Чувствовал лед в кончиках ее пальцев, когда они коснулись моего лица и заскользили вниз, будто она была слепой, а я — тем, что она пыталась узнать, понять на ощупь. Когда ее пальцы оказались на моих губах, я слабо улыбнулся — хотел, чтобы она почувствовала эту улыбку. Чтобы ощутила.
Ее глаза слабо вспыхнули и тут же погасли.
— Безумец, — еле слышно сказала она, не сводя с меня глаз. — Сумасшедший… мой… что же ты наделал?
Если бы я знал, Йев… Если бы знал, наверное, не сделал бы.
— Ты сказала, что умеешь только отнимать, — сказал я и, взяв ее безвольно обвисшую руку, положил ее пальцы себе на запястье. — Ну так отними.
Потому что, Йев, это всё, что умею я. Делать чужую игру сладкой. Не похожей на игру. Вести туда, где это станет не игрой.
Я бы сказал ей и это, если бы не Шерваль, смотревший на нас с болезненной жадностью мальчишки, подглядывающего за испражняющейся служанкой. Впрочем, уверен, Йевелин и так всё поняла — потому что ее пальцы, слабо дрогнув, медленно сжали мою руку. И когда в ее мертвых глазах появилась неуверенность, моя улыбка наконец-то стала искренней.