Игры с Тьмой
Шрифт:
Эссарин, чуть прищурившись, посмотрел на Ренату, а потом перевел укоризненный взгляд на меня и осуждающе покачал головой, но ничего не сказал. Интересно, почему у него такая реакция? Ведь он уже должен был до этого заглядывать в Рен и знать, что у нее есть мертвые пятна и без моей помощи. Разве не так? Или что-то другое он имеет ввиду?
— Что ты сделала? — раздался позади меня тщательно безучастный голос Дрима.
— Просто показала ей, что значит быть убийцей, — в моем же голосе плескалось ликование, — она больше не хочет ей быть.
— Как ты
— Заставила ее убить, — я не понимала еле скрываемого бешенства темного эльфа, — Рен поняла, что несет в себе путь убийцы. А что ты злишься?
— Что я злюсь? — неприятно усмехнулся он и вдруг, схватив меня за плечи довольно болезненно, встряхнул меня так, что я клацнула зубами, — да ты…ты просто сломала ее!
Предупреждающе зарычав, я высвободилась и, недобро сощурившись, зло прошипела:
— А что ты бы сделал? Ты знаешь другой способ? Поделись со мной, убийцей, о мудрейший!
Ответом мне послужила ледяная синева его глаз и пустой голос, в котором все же скакали искры яростной злости:
— Можно было просто поделиться с ней памятью о том, как тебе это противно.
Мои губы изогнулись в презрительно- снисходительной усмешке, а сочная зелень глаз дриады сменилась моим изумрудным льдом, в котором плескалось наслаждение. Вертикальный зрачок чуть расширен, что придает моему взгляду больше правдоподобия.
— Кто сказал, что мне не нравиться убивать? — издевательское недоумение.
— Ты серьезно? — неверие, ужас и отвращение в его синих, как ночное небо, глазах с серебряными искрами-звездами, — ты наслаждаешься убийствами?
— Да, — нескрываемое удовольствие наполнило мой голос, — ты даже не представляешь, как мне становится хорошо.
Да, мне действительно становится очень приятно, когда жизненная энергия перетекает в тело, наполняя его волшебной истомой, но мне не приятно отнимать жизнь. Я делаю это только для того, чтобы жить.
Темный эльф смотрел на меня так, словно увидел в первый раз. Цепкий, внимательный взгляд тщательно осматривает меня с ног до головы, а потом каленой спицей впиваются в мои глаза, которые смотрят на него со снисходительной жалостью. Я покачала головой и тихо, с едва заметной горчинкой, произнесла:
— Не примеряй ко мне свои взгляды и стереотипы, не пытайся подстроить меня под общие принципы и морали. Я другая. Ты не забывай, что я убийца со своим кодексом чести, о котором ты даже понятия не имеешь. Играй со мной, но не забывай, что это будут опасные игры. Игры с Тьмой ничем хорошим не кончаются. Почему ты постоянно забываешь о том, что я могу быть причиной твоей смерти?
— Почему? — эхом повторил эльф, с печальной серьезностью глядя на меня, — потому что…
— Потому что мы не хотим верить, что ты такая жестокая, — тихо ответила Рен, неслышно подойдя к нам, — просто очень сильно хочется верить, что ты не такая, какая ты говоришь.
— Почему? — я не могла их понять и смотрела на них с искренним недоумением, нахмурив брови.
— Потому
Я передернула плечами, не в силах понять их логику. Они видят во мне что-то хорошее, упорно не замечая моей черной, как настоящая тьма, сущности. Я не могла осознать того, что они доверяют мне, прекрасно зная, что могут умереть от моей руки. Почему?.. Будь может дело в том, что я была убийцей всю свою сознательную жизнь, и поэтому не могу понять их, существ, никогда не видевших в своих друзьях потенциальных врагов. Ладно Рената, но Дрим? Он же личный посол Темного Правителя и вращается при Дворе довольно долго, чтобы знать, что мило улыбающаяся девушка с невинным взглядом может спокойно подсыпать яда ему в бокал. Не могу понять их, существ, никогда не видевших в своих друзьях потенциальных врагов. Не знаю…
…Нас называют душегубами. Если вдуматься, то так и есть — мы действительно губим душу, только не заказанного, а свою. После первого же убийства что-то умирает, нет, не "что-то", а светлая часть души. С каждым выполненным заданием все светлое и доброе, что есть в каждом, находящееся в самом потаенном уголке его мятежной души, медленно, но верно, погибает в мучительных болях. А потом, когда не остается ничего, во всей своей темной и зловещей красоте просыпается то, что так усердно скрывали не то, что от окружающих, от самих себя.
В глубине души все нормальные существа никогда не признаются в том, какие желания терзают их в самую глухую, бархатную ночь. Всем когда-нибудь хочется одним ударом закончить жизненный путь существа, которое мешает. Хочется ощутить торжество при виде поверженного врага, ощутить, как под пальцами все медленнее и медленнее бьется жилка на шее и остывает тело. Всей грудью вдохнуть витающий в воздухе аромат, чтобы потом или согнуться в рвоте, или слизнуть с лезвия кровь и изобразить на губах торжествующе-презрительную улыбку, когда взгляд упадет на распростертое возле ног тело.
В объятия соблазнительной Тьмы многие упадут не задумавшись, опьяненные вседозволенностью. Зачем служить Свету, если нужно соблюдать жесткие правила и не нарушать запреты? Тьма простит и даст многое сразу же, а вот для получения благосклонности Света нужно усиленно истязаться и вести почти святой образ жизни, а всякий ли сможет?
Не ценят — пока не потеряют. Однажды очнувшись от карнавала развлечений, кто-нибудь с ужасом и глубоким отвращением к себе поймет, что он потерял что-то ценное и дорогое, что-то, что согревало в самую лютую зиму. Поймет, что ничего хорошего в нем не осталось, глупо сгубил душу, и тогда появляется кодекс чести, которым становится символом чего-то хорошего, чего-то потерянного. Душегуб с кодексом чести, заменяющий совесть, честь и достоинство…