Иисус, которого я не знал
Шрифт:
Мориак пришел к выводу, что самодисциплина, подавление эмоций и рациональная аргументация являются неподходящим оружием в борьбе против порывов к половой распущенности. В конце концов, ему удалось найти только одну причину, по которой стоит ограничивать себя, и заключается она в словах, сказанных Иисусом в заповедях блаженства: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». По словам Мориака, порочность отделяет нас от Бога. Духовная жизнь подчиняется таким же непререкаемым законам, как законы физического мира… Воздержание является условием любви более высокого уровня — страсти, превосходящей все иные — любви к Богу. Да, на карту поставлено именно это, и ничуть не меньше».
Чтение Франсуа Мориака не примирило меня с похотью. Но, вне всякого
Чистые сердцем действительно блаженны, ибо они узрят Бога. Это настолько же просто, насколько и сложно.
Блаженны милостивые. Истинность этой заповеди открыл мне Генри Ноувен, священник, который частенько преподавал в Гарварде. На пике своей карьеры Ноувен покинул Гарвардский университет и уехал в общину Дейбрейк, недалеко от Торонто, вызванный туда своим другом Адамом, чтобы взять на себя тяжелую обыденную работу. Ноувен избрал служение не интеллектуалам, а молодому человеку, который многими воспринимался как бесполезная личность, которой не следовало появляться на свет.
Ноувен описывает своего друга:
Адам, молодой человек двадцати пяти лет, который не может говорить, не в состоянии одеваться, не может сам ходить, не может есть без посторонней помощи. Он не плачет и не смеется. Он очень редко смотрит в глаза. У него искривлен позвоночник. Движения его рук и ног судорожны. Он страдает тяжелой формой эпилепсии и принимает сильнодействующие лекарства, не проходит и нескольких дней, чтобы с ним не случился сильный припадок. Иногда, когда ему внезапно становится особенно плохо, он испускает тяжелый стон. Несколько раз я видел большую слезу, скатывающуюся по его щеке. У меня уходит примерно полтора часа времени на то, чтобы разбудить Адама, дать ему лекарство, положить его в ванную, помыть, побрить, почистить зубы, одеть его, отвести в кухню, накормить завтраком, посадить его в инвалидную коляску и отвезти его туда, где он проводит почти весь день, занимаясь лечебной физкультурой.
Приехав в гости к Ноувену в Торонто, я увидел, как он возится с Адамом, и, должен признаться, у меня возникли глубокие сомнения по поводу того, что это лучшее применение для такого человека, как Ноувен. Я разговаривал с Ноувеном и читал многие из его книг. У него есть, что рассказать людям. Неужели никто не мог взять на себя такую грубую работу, как уход за Адамом? Когда я однажды случайно затронул этот вопрос в разговоре с самим Ноувеном, он объяснил мне, что я совершенно неправильно интерпретирую ситуацию: «Я ничем не жертвую, — настаивал он, — это я выигрываю от этой дружбы, а не Адам».
Затем Ноувен начал перечислять мне все преимущества этой дружбы. Часы, проведенные с Адамом, сделали его внутренний мир столь совершенным, что, в сравнении с затраченным временем, большинство более возвышенных миссий, которые он мог бы выполнить, кажутся скучными и поверхностными. Еще до того, как он начал ухаживать за беспомощным великовозрастным ребенком, он понял, насколько было отмечено стремлением к конкуренции и соперничеству его желание добиться успеха в Академии и в должности священника. Адам научил его тому, что человеком нас делает не наш разум, не наша способность рассуждать о нашей способности любить, а наше сердце. Из простой души Адама он почерпнул «опустошенность», которая должна наступить, прежде чем нас заполнит Бог — тот вид опустошенности, которой монахи–пустынники достигают только после долгих исканий и постов.
В течение всего нашего разговора Генри Ноувен возвращался к моему вопросу, словно не мог поверить, что я спросил его об этом. Он продолжал размышлять о преимуществах, которые ему дали отношения с Адамом. В
Блаженны миротворцы… Блаженны изгнанные за правду. Эта истина открылась окольным путем. Великий романист Лев Толстой пытался следовать этой истине, но его раздражительный характер не давал ему достичь результатов на пути миротворца. Однако Толстой красноречиво писал о Нагорной проповеди, и полвека спустя один индийский аскет, которого звали Мохатма Ганди, прочитал «Царство Божие в тебе» и решил жить, в точности следуя принципам Нагорной проповеди.
В кинокартине «Ганди» есть одна замечательная сцена, в которой Ганди пытается объяснить свою философию пресвитерианскому миссионеру Чарли Эндрюсу. Прогуливаясь вместе по одному южноафриканскому городу, оба внезапно обнаруживают, что им преградили путь бандиты. Преподобный Эндрюс, завидев угрожающего вида гангстеров, решает бежать от них. Ганди останавливает его: разве в Новом Завете не сказано, что если враг ударит тебя по правой щеке, то ты должен подставить ему левую? Эндрюс бормочет, что ему казалось, что эта фраза употреблена в переносном смысле. «Я в этом не уверен, — отвечает Ганди. — Мне кажется, он имел в виду то, что нужно проявить смелость — быть готовым выдержать удар, много ударов, чтобы показать, что ты не уступишь и тебя не сломить. И когда ты это сделаешь, что–то отзовется в человеческой натуре, нечто, что уменьшит его ненависть и вызовет уважение. Я думаю, что Христос имел в виду это, и я видел, как это действует».
Много лет спустя американский священник Мартин Лютер Кинг Младший изучил тактику Ганди и решил применить ее на практике в Соединенных Штатах. Многие чернокожие покинули Кинга из–за его идеи ненасилия и обратились к риторике «черной силы». После того, как тебя дюжину раз ударили по голове полицейской дубинкой, а потом еще и получив пинок от тюремщика, начинаешь сомневаться в эффективности ненасилия. Но сам Кинг никогда не колебался в этом вопросе.
Когда начались беспорядки в таких местах, как Лос–Анджелес и Гарлем, Кинг стал переезжать из города в город, пытаясь остудить горячие головы, настойчиво напоминая демонстрантам, что перемен в области морали невозможно достичь аморальными методами. Он почерпнул эти идеи из Нагорной проповеди и у Ганди, и почти во всех его речах повторялась одна мысль: «Христианство, — говорил он, — всегда настаивало на том, что крест, который мы несем, предшествует короне, которую мы будем носить в будущем. Чтобы стать христианином, нужно поднять свой крест со всеми сопутствующими трудностями, мучениями и неудобствами, и нести его, пока этот самый крест не оставит на нас своей отметины и не спасет нас, заставив пройти тем великим путем, по которому ведет только страдание».
У Мартина Лютера Кинга были некоторые слабые стороны, но в одном он был прав. Вопреки всем трудностям, вопреки инстинкту самосохранения, он оставался верен миротворческим принципам. Он не отступил. Когда все призывали к отмщению, он призывал к любви. Участники маршей в защиту прав граждан грудью вставали против полицейских с дубинками, брандспойтов и рычащих немецких овчарок. Действительно, именно это принесло им победу, к которой они так стремились. Историки указывают на одно событие, после которого общественный резонанс в пользу этого вопроса достиг критической точки. Это случилось на мосту за пределами города Селма, штат Алабама, когда шериф Джим Кларк натравил своих полицейских на невооруженных черных демонстрантов. Американская общественность, ужаснувшись этой сцене неоправданного насилия, наконец, согласилась дать ход биллю о правах граждан.