Иисус неизвестный
Шрифт:
В первом кодексе:
Свет великий из воды озарил все окрест, так что все бывшие там устрашились.
То же почти, во втором:
великий свет заблистал из воды. [375]
Очень вероятно, что в уцелевшем отрывке Эбионитского Евангелия, «источник Духа» — огонь, нисходящий на Иисуса — падает с неба водопадом огненным.
Третье свидетельство, в Юстиновском отрывке из «Воспоминаний Апостолов», неизвестных нам Евангелий:
…Когда Иисус сходил в воду, то исшел огонь из Иордана;
375
W. Bauer, 134. — Resch, 225. — Hilgenfeld, Nov. Test. extra canon. tecens, 2, IV, 15.
когда
Кто-то задул крещальную свечу перед ликом Господним в Церкви, в христианстве, в самом Евангелии, — к счастию, забыв это сделать в далеком и темном углу — в отреченных Церковью, ложных будто бы, «апокрифических». Евангелиях.
Воду поглощает огонь в огненном чуде Илии, на горе Кармиле, а здесь, в Крещении, огонь поглощается водой. Свет Крещения потух, и все христианство потемнело: воды его, темные, мертвые, в Мертвое море текут. Водным, слезным, сделалось крещение, — безогненным, безрадостным, и таким забвенным, что мы одинаково не помним, как родились и как крестились. Мертвые, уже не помним, что «жизнь была свет человеков» (Ио. 1, 4); слепые, уже не видим, что «свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ио. 1, 5.)
376
Justin., Dial., с. 88. — Resch. 224.
Мог ли огнем Крестящий не креститься огнем? Этого одного достаточно, чтобы увидеть, что свидетельство не вошедших в Канон Евангелий о крещенском явлении Духа-Огня исторически-подлинно. След его, неизгладимый, как рубец от ожога, сохранился и в наших канонических Евангелиях — в противоречии двух чтений: позднейшего, у Луки и Матфея: «Дух сошел на Него», и первого, у Марка, по древнейшим, доканоническим кодексам: «Дух вошел в Него». [377] Если Дух нисходит «в телесном виде, как голубь», то непонятно и непредставимо, как в тело человека входит тело голубя. Вот почему первичное «в Него», заменено, «исправлено», позднейшим: «на Него». Но, если Дух есть Огонь, Молния, то совершенно понятно, или, по крайней мере, представимо, что огонь вошел в Иисуса.
377
Греческое может иметь два смысла «на Него» и «в Него»; но что здесь, у Марка, оно имеет этот второй смысл, видно по Эбионитскому Евангелию: «Дух нисходящий и входящий в Него». — W. Bauer, 117–118.
Память о том, что Голубка — белая, сохранилась еще до IV–V века. [378] Трепетные блески несказанно-белого Света — то «рыбья чешуя», то «перья голубки», а сгущенного белого Света кристалл — молнийно солнечно-белая Рыба-Голубь.
Бог сказал в начале творения:
Да будет Свет: И стал Свет. (Быт. 1, 2.)
Свет явился в начале мира, и в середине, ровно в полдень, минута в минуту, с астрономической точностью, когда солнце вступило в равноденственную точку мира — знак Рыбы-Голубя, — явился тот же Свет.
378
Orac. Sibyl, IV, 7. Lactant., Divin, instit., IV, 15, 3.
Вот одна из двух потерянных тайн Крещения: Дух-Свет, а вот и другая.
Ты Сын Мой возлюбленный:
Я в день сей родил Тебя, —
так, в древнейшем кодексе Cantabrigiensis D, по архетипу от 150 года, и в Италийских кодексах — вместо нашего позднейшего, канонического, от IV века:
Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое Благоволение. (Лк. 3, 22.)
Подлинность первого чтения засвидетельствована всеми Отцами, от Юстина до Климента Александрийского и Иеронима. [379]
379
Resch, 344–345.— W. Bauer, 121.
Слишком
380
Joh. Weiss. Das "alteste Evangelium, 1903. S. 133.
381
W. Bauer, 124.
Вот почему в тот день, когда Бессеменное зачатие сделалось неподвижным догматом, — не внутренне-внешним, а только внешним, без прорыва в иную действительность, непроницаемым «чудом»; когда из истории-мистерии выпало оно в историю только, — в тот самый день противоречие двух рождений сделалось таким очевидным и невыносимым «соблазном», scandalon, что Церковь, чтобы прекратить его или хотя бы только скрыть, вынуждена была, вопреки себе, вопреки непреложным свидетельствам всех Отцов, вопреки Евангелию, заменить древнее, подлинное чтение новым, неподлинным. После слов: «Ты Сын Мой возлюбленный», слова: «в Тебе Мое благоволение», повторяют, ослабляя уже сказанное, потому что благоволение меньше, чем любовь: это все равно что воду называть влажной, или шар — круглым.
Вместо величайших слов, когда-либо в мире сказанных, — пустые слова. Люди, чтобы Дух не говорил неугодного им «соблазнительного», заставили Его молчать.
Этого никто не осмелился бы сделать во втором-третьем поколении после Христа, когда жил св. Юстин Мученик, читавший еще не только в Евангелии от Луки, но и во всех остальных, до нас не дошедших Евангелиях, подлинные слова Духа. Чувствуя в них, однако, уже возможный «соблазн», пытается Юстин если не преодолеть его, то хотя бы отстранить и заглушить:
должно было совершиться Его (Иисуса) рождению (второму), человеков ради, тогда же, как началось у них Его познание, gn^osis. [382]
Это и верно, и глубоко, но этим еще до конца не снимается противоречие; оно лишь переносится из истории в мистерию.
Слишком ясно и точно говорит Дух: «В сей день Я родил Тебя», давая тем понять, что Вифаварский день, в каком-то смысле, первый и единственный не только в вечности, но и во времени, а вовсе не символичное повторение Вифлеемского дня. Слишком также ясно, что земной, на земле человек, хотя бы и сам Христос, не мог родиться во времени дважды и что, следовательно, только одно из двух Его рождений — действительно-плотское, а другое — лишь символично, прообразно, или, как будут соблазняться докеты, — «призрачно», мнимо.
382
Justin., Dial., с. 88.
И снова возникает все тот же вопрос: какое же из этих двух рождений действительно, во времени, в истории? Жало «соблазна» и здесь только скрыто, но не вынуто.
Кажется, и сам Лука, предчувствуя возможное противоречие Вифавары и Вифлеема, не разрешает его, а только показывает, что видит и не боится его, когда помещает Родословную не перед Вифлеемом, что было бы естественно и что делает Матфей, а после Крещения, второго Рождества. Дух говорит Иисусу: «в сей день Я родил Тебя», и тотчас: