Иисус: Возвращение из Египта
Шрифт:
Тетя Мария всхлипывала. Что я мог сказать ей?
— Я не знаю! — выпалил я. — Не знаю!
Теперь заплакал и я. Подтянул к себе колени, прижался к стене и стал утирать слезы.
Они ушли.
Семьи вокруг меня стали укладываться на ночь. Матери уже убаюкали малышей. На улице один человек играл на волынке, а другой пел. Сначала их было хорошо слышно, но потом все постепенно стихло.
Дымка спрятала звезды, но вид города, освещенного фонарями, карабкающегося с холма на холм, с храмом, возвышающимся как гора в дрожащем свете огромных факелов, изгнал из моей головы все
Мне вдруг стало хорошо. Я решил, что завтра в храме буду молиться о том, чтобы понять все эти слова — не только те, что сказал мой дядя, но и все остальные, слышанные мною.
Вернулась мама.
У стены оставалось как раз достаточно места для того, чтобы она опустилась рядом со мной на колени.
Свет факелов озарил ее лицо, когда она обратила взор к храму.
— Послушай меня, — сказала она.
— Слушаю, — не задумываясь, отозвался я по-гречески.
— То, что я тебе скажу, говорить пока не следовало бы. — Мама тоже перешла на греческий.
На улице шумели, на крыше все еще не прекратились тихие вечерние разговоры, но я отлично слышал каждое ее слово.
— Я не могу больше ждать, — говорила мама. — Мой брат виноват в этом. Почему он не страдает молча? Но нет, он никогда не умел молчать. Поэтому я скажу. А ты слушай. Не задавай мне вопросов. В этом ты должен слушаться Иосифа. Но сейчас внимай мне.
— Хорошо, — повторил я.
— Ты не дитя ангела, — сказала она.
Я кивнул.
Она повернулась ко мне. В ее глазах отражался огонь факелов.
Я молча ждал.
— Ангел сказал мне, что на меня снизойдет сила Господа, и действительно, на меня опустилась тень Господа — я почувствовала ее, и со временем во мне зашевелилась новая жизнь, и это был ты.
Я по-прежнему ничего не говорил.
Она опустила глаза.
Теперь уже и город внизу стал стихать. В свете факелов мама казалась мне прекрасной. Такой же прекрасной, какой была для фараона Сарра, а для Иакова — Рахель. Мама была красивой. Скромной, но очень красивой, сколько бы покрывал она ни надевала, скрывая свою красоту, как бы низко ни опускала голову, как бы сильно ни краснела.
Я хотел забраться к ней на колени, чтобы она обняла меня, но я не шевелился. Сейчас не надо было двигаться, не надо было ничего говорить.
— Вот так все и случилось, — продолжила она, вновь поднимая на меня взгляд. — Я никогда не была с мужчиной, ни тогда, ни сейчас, и никогда не буду. Я посвящена Господу.
Я опять только кивнул.
— Ты ведь не понимаешь все это… нет? — спросила она. — Тебе не понять, о чем я говорю.
— Понимаю, — ответил я. — Я понимаю. — Иосиф не мой отец, да, я знал это и раньше. И никогда не называл Иосифа отцом. Да, согласно Закону он считался моим отцом, и он женился на моей маме, но он не мой отец. А она всегда была как девочка, а другие женщины были ей как старшие сестры, верно, и это я тоже знал. — С Господом все возможно, — сказал я. — Господь сотворил Адама из грязи. У Адама не было матери. Значит, Господь мог сотворить ребенка без отца. — Я пожал плечами.
Она покачала головой. Сейчас она не была похожа на девочку, но и на женщину тоже не походила. Она была ласковой
— Чтобы ни говорили тебе люди в Назарете, — сказала она, — помни о сегодняшнем разговоре.
— Люди будут что-то говорить?
Она закрыла глаза.
— Вот почему ты не хотела возвращаться обратно… в Назарет? — спросил я.
Мама глубоко вздохнула. Она закрыла рот ладонью. Мой вопрос поразил ее. Помолчав, она снова заговорила, мягко, как всегда:
— Ты ничего не понял из того, что я сейчас сказала!
Я видел, что ей больно, что она вот-вот заплачет.
— Нет, мама. Я все понял. Правда, понял, — заторопился я утешить ее. Я не хотел причинять ей боль. — Господь всемогущ.
Она была разочарована, но ради меня собралась с силами и улыбнулась.
— Мама, — позвал я и потянулся к ней.
Голова моя разбухла от мыслей. Воробьи. Елеазар, сначала мертвый на улице, а потом оживший и встающий с циновки на полу. И много других вещей, которые уже не вмещались в мой переполненный мозг. А слова дяди Клеопы? Что они значат? «Ты должен расти как все дети! Так же все было и с царем Давидом. Помазанный, а затем снова посланный к стаду, подпаском, помнишь? Не надо огорчать ее».
— Да, я понимаю, — сказал я маме еще раз. Я улыбнулся ей улыбкой, которую берег только для нее. Это даже была не улыбка, а знак. У нее тоже была особая улыбка для меня.
И теперь она отодвинула все, что случилось, и протянула ко мне руки. Я поднялся на колени, и она прижала меня к себе.
— Ну все, хватит на сегодня, — сказала мама. — Тебе достаточно моего слова, — шепнула она мне на ухо.
Немного погодя мы с ней встали и пошли к семье.
Я лег на приготовленную для меня постель из наших вещей, мама укрыла меня, и вот так, под звездами, под песни города и тихий смех Клеопы я крепко уснул.
Ведь я никогда еще не был так далеко.
5
Утром на улицах было столько народу, что мы почти не могли двигаться, но тем не менее все, включая младенцев на руках у матерей, направлялись в сторону храма.
Клеопа за ночь отдохнул и выглядел немного лучше, хотя по-прежнему был очень слаб и поэтому шел с помощью мужчин.
Я сидел на плечах у Иосифа, а Маленькая Саломея — на плечах у дяди Алфея, и мы сумели взяться за руки. Было так здорово смотреть сверху, как толпа несет нас по извилистым улицам и под арками. И вот мы вышли на огромное открытое пространство перед длинной лестницей и вздымающимися ввысь золотистыми стенами храма.
Здесь женщины с малышами и мужчины разделились и медленно направились к ритуальным ваннам, чтобы как следует вымыться перед тем, как пройти в ворота храма.
Это омовение отличалось от окропления и очищения перед Песахом, которые совершаются в три этапа и начнутся сегодня с первого окропления мужчин внутри храма.
А сейчас мы просто смывали грязь, осевшую на нас во время нашего путешествия из Египта, чтобы войти в пределы самого храма. Наша семья хотела этого, и ванны ждали нас, так что мы вымылись, хотя Законом это не требовалось.