Снег сыплет с неба кашей рисовой,Ещё ошибки не исправлены,Ещё не все стихи написаны,Ещё не все слова отравлены.Ты – одинока и доверчива,Умна, немножечко несчастлива,А я – распутицей заверченный,И жизнь моя пока удачлива.Шампанским грёзы расколдованы,И смыслом полнится бессмыслица,И мы сознаньем очарованы,Что этот день нам не зачислится.Что было? Сущая безделица.Что будет? Верно, участь лучшая,Наш город нам под ноги стелется,Как простынь белая, летучая…Ах, как давно… Теперь не верится.Весьма банальная история:Жила-была царевна в тереме,Жила
на радость всем, на горе мне.Осталось памяти бесправие…И фотографии отсутствие,Не исключение из правила,Не аромат цветов искусственных.Снег сыплет с неба кашей рисовой,Но воробьям всё так же холодно.Еловый наконечник высится —Не всё, что зелено, то молодо.Ты не видна, как тень Юпитера,Я стал другим… Ну так уж водится…Пойду, возьму билет до ПитераИ не уеду. Точка. Вольница.
«Как много от детства в обычной простуде…»
Как много от детства в обычной простуде,Как будто опять прорезается дискант,И ключ к объясненьям ещё не отыскан,И вряд ли возникнет сомнение в чуде.Не знаешь, что нрав твой для многих несносен,Вдыхаешь лекарственный запах квартиры.На птичьих правах заоконной картины,Простуде частенько сопутствует осень.И воздух, танцующий в колком ознобе,Разброд и шатанье оставит в придачу,А помнишь, как ездили летом на дачу?А помнишь, зимою валялся в сугробе?Что толку всё видеть в нерадостном свете!Любовь не прошла, миновала опала.Текло по усам, только в рот не попало…Никто так светло не болеет, как дети.
«Ему неведом кратких встреч сумбур…»
Ему неведом кратких встреч сумбурИ медленная пытка расставанья.Москвы поклонник, юный ПетербургО ней вздыхает лишь на расстоянье,Кусает губы (алые закаты),Поймав в порту её письма клочок,А ветер – словно сломанный смычокЗабросили за Ладогу куда-то.В проулках мечется беззвучный крик,У пешеходов вызывая кашель,Совсем другой любви другой язык.И он не внятен скудным мыслям нашим.Белеет ночь, подобная сурдине,За горизонтом – вечности вокзал.Таким нам город виден на картине,Которую никто не написал.
«Неповторимый мир не просто канул…»
Неповторимый мир не просто канул,А стал до отвращения не нов,Последние незвонкие стаканыНаполнили ловцы вчерашних снов.Казалось бы, обычная картина,И тишине ничьих не нужно слов,Но утром злобный вид чужих ботинокПогонит прочь от собственных домов.Когда же ты уже никем не станешь,Таким похожим станет всё вокруг,И в маете сменяемых пристанищУслышать бы один знакомый звук.Но жизнь идёт, и всяк живёт, как может.Забудется пронзительность разлук.Так забывают юные вельможиЛюбимых, но состарившихся слуг.
«Меня дыханьем не согрели…»
Меня дыханьем не согрелиУ века на руках стальных,Я берегу удел СальериОт равнодушья остальных.И, белой, как забвенье, нитьюСкрепив потерянный венок,Я вспоминаю по наитьюХолодную безгрешность нот.Они разбросаны по полю,Их на цветах находит шмель,А выйдешь вечером попозже —Волшебную услышишь трель!На одиноких полустанкахИ в тамбурах, где стынет стыд,Страницы ветхие листаюИ жить не пробую навзрыд.А по утрам в слезах потери,Придя ко мне издалека,Глотает сгорбленный СальериГустое пиво у ларька.
«Который август проживаю…»
Который август проживаюИ каждый раз всё не пойму,На что
бесцельно уповаюИ розы дней дарю кому?Ещё вчера так исступлённоТоптало лето свой убор,А нынче кровь на пальцах клёнов —Природы горестный укор.В такую пору хорошо быИз бочки пробовать вино,От ненасытной жаркой злобыПора избавиться давно.Но не простить щедрот мгновенныхЛюбви потушенным печам.И шёпот клёнов убиенныхПокой ворует по ночам.
«Я мостовые переделывал в рояли…»
Я мостовые переделывал в рояли,Я дирижировал оркестром подворотен.Какую музыку твои шаги играли!..Такого скерцо больше не воротишь.Настой дождя на молодом бездельеЯ расплескал в окрестностях Арбата.Какое было детское веселье!Какая будет взрослая расплата!Я знаю, звёзды не бросают небо,А долгий сон ещё страшнее были.Но всё ж кричу от боли и от гнева:Зачем такое скерцо погубили?В который раз в дождливый понедельникНе хватит места гордому покою,Когда приходит к нам ноябрь-отшельник,Земные чувства тянет к водопою.И, на себя приняв мои напасти,Бредёт любовь, уставшая, как лошадь.Со свитою губительных пристрастийЯ потерялся в улицах оглохших.А где-нибудь в предместий БерлинаТы в новой жизни горестей не знаешь.Довольная, идёшь из магазинаИ никогда меня не вспоминаешь.
«Полковник в отставке сверкнул золотыми зубами…»
Полковник в отставке сверкнул золотыми зубами,И бывший хирург опрокинул на скатерть стакан.Один из гостей закусил с аппетитом грибами,И чьи-то подруги развязно сплясали канкан.Кого-то не в шутку буржуйским отродьем назвали,Но повод застолья давно уж не помнит никто.Актёр знаменитый, не зная о скором провале,В соседней квартире устало снимает пальто.Полковник в отставке во Франции был бы капралом,Актёр и хирург торговали б в Марселе сукном.Но как объяснить им, что видит себя генераломОборванный нищий, уснувший в грязи под окном?
«Сплетая паутину дел несрочных…»
Сплетая паутину дел несрочных,Не разберёшь – кто прав, кто виноват;В Европе любят девушек восточных,А в Турции блондинки нарасхват.Синее неба синие чернила,И крот трудолюбивей, чем поэт.Опять молва кого-то очернила,А с выставки сбежал автопортрет.Обидел бегемот гиппопотама,Хотя они похожи – что скрывать!Не ясно, для чего нужна панама:Для глобуса иль чтобы надеватьЕё на глобус. Ложь нежнее вздора,Как яблоко, земля почти кругла.Ей слыть всегда причиною раздора,На ней легко остаться без угла.Глухой Бетховен сочинил сонату,А ты в раздумье – стать ли пауком?Не мудрено слоняться по канату,Кода тебя заставили силком…
«Состарилось постельное бельё…»
Состарилось постельное бельё,И телеграмма умерла в пути.А за столом пастельное быльё,Которое без боли не пройти.На каждом перекрёстке светофор —Предчувствие, сводящее с ума.На полке в магазине сыр РокфорЛежит напоминаньем о Дюма.В кафе «Мечта» состарился тапёрИ лампочка потухла сгоряча.Пора дарить игрушечный топорНа день рожденья сыну палача.Покуда мир от жизни не отвык,Не вспомнишь – где начало, где конец.И в каждом жившем видится старик,И в каждом мёртвом видится юнец.
