Икс-30 рвёт паутину

Тхань Данг

— Откуда звонят? — спросил Томас, нахмурив брови.

— Из канцелярии Центра, майор.

Они поспешили в аппаратную. Трубку взял Лэнсдейл.

— Алло! Полковник Лэнсдейл слушает. Кто у телефона?

На другом конце провода послышался голос лейтенанта Эндрюса, специалиста по особо секретным делам, который сегодня был явно взволнован.

— Здравствуйте, полковник. Лейтенант Эндрюс. Только что получено сообщение из Северного Вьетнама относительно заброшенных туда спецгрупп.

— Какое? — громко крикнул Лэнсдейл.

— Вы меня хорошо слышите, полковник?

— Хорошо.

— Докладываю, в сообщении говорится: «Группа Биня проникла на Ханойский вокзал, подложила мины, замаскированные под уголь, в паровозы,

но они были обнаружены. Вся группа схвачена».

— А группа Хао? — раздражённо спросил Лэнсдейл.

— Докладываю, полковник: «Двое, распространявшие листовки отдела психологической войны, пропали, и от них нет никаких сообщений. Трое других пробрались на склад с горючим, чтобы подмешать в бензин химические реактивы, выводящие из строя двигатели, но что-то сделали там не так, как надо, задохнулись от ядовитого газа и были схвачены. Кроме того, коммунисты как будто обнаружили тайники, в которых после отхода французской армии нами были спрятаны радиоаппаратура и оружие».

Лэнсдейл швырнул трубку. Слушать дальше было выше его сил. Тонкие губы его плотно сжались, а лицо приобрело фиолетовый оттенок. Так он и стоял в застывшей позе перед растерянными Томасом и Фишелом. Потом тяжело опустился на стул, вытащил носовой платок и вытер вспотевший лоб.

Под наблюдением

Число американских советников быстро увеличивалось. В Сайгонский порт всё чаще заходили американские суда, доставляющие оружие и транспортные средства. На улице Катина — именуемой ныне по неоколониальной моде улицей Свободы — всё реже встретишь французских офицеров и солдат, зато всё больше стало появляться американских советников. Одни из них, облачённые в простые одежды цвета хаки, растерянно осматриваются по сторонам, впервые попав в далёкую юго-восточную страну. Другие, затянутые в строгие костюмы, вышагивают с надменным видом, полагая, что все в этом мире должны склонять голову перед их набитой долларами мошной. Магазины, называвшиеся прежде «Аркансьель», «Сюзанна», «Пари бар», «Модерн таер», очень быстро сменили вывески на «Парамаунт», «Элизабет», «Голливуд бар», «Нью стар тэйлор».

Газеты запестрели объявлениями о краткосрочных курсах английского языка, публикуемыми вместе с рекламой американских кинобоевиков «Семь грабителей и одна женщина», «Обжигающая любовь», «Кровавая рука». Служащие, которые до этого вставляли в разговор французские словечки, стали говорить «окей», «йес, сэр», «ол-райт». На торжественные случаи марионеточная армия уже не выходила со значками и знаками различия французского типа, а перешла на соответствующие украшения и нашивки американского образца.

На трибунах раздавался хохот американских офицеров.

Нго Динь Дьем заявил: «Граница США простирается до семнадцатой параллели».

Заслуги Лэнсдейла были отмечены и руководством ЦРУ, и командованием Пентагона, и Белым домом.

Указания Вашингтона попадали во дворец Залонг в центре Сайгона, где они конкретизировались, дорабатывались и направлялись на исполнение.

И каждый вечер из того же дворца на красивом «рено» выезжал стройный, аккуратно одетый и вежливый молодой человек, который вёл свою машину по запруженным улицам города…

Пребывание Фан Тхук Диня во дворце Залонг в то бурное время, когда многие другие из него ушли, когда профранцузские силы шли на сговор с целью свергнуть Нго Динь Дьема, ещё более укрепило доверие Дьема к этому молодому человеку. Дьем считал его своим доверенным лицом. Нго Динь Ню тоже уважал глубокие знания Фан Тхук Диня по всем вопросам и не мог ни в чём пожаловаться на него. Иногда Ню слегка подозревал свою жену в её особом отношении к этому молодому человеку, но, будучи по натуре скрытным, никак этого не показывал. Он видел, что нет никаких данных, чтобы подозревать Фан Тхук Диня в этом плане. Если уж подозревать, то скорее нужно было подозревать Фишела. Он часто замечал

похотливый взгляд американского профессора, обращённый на Ле Cyaн. Особенно с тех пор, когда с захватом братьями всей полноты власти семья Чан по линии его жены вознеслась на такую же высоту, как и семья Нго, и когда его жена, став первой дамой, начала наряжаться и жить на ещё более широкую ногу. Она изобрела фасон платья, плотно облегающего фигуру, с высокими разрезами по бокам и с глубоким вырезом на груди. В таком платье, сшитом из тонкой нейлоновой ткани и надеваемом без нижнего белья, женщина казалась выставленной всем напоказ.

Эта модель платья была названа её именем — «Чан Ле Суан». Она надевала его и когда выходила на трибуну, и когда ездила открывать собственный завод братьев Нго, построивших его на средства, выкроенные из американской помощи, и когда навещала посёлок солдатских жён… Кроме того, она часто посещала салон красоты, где рассчитывала исправить свой приплюснутый от рождения нос. И однажды она похвалилась Диню:

— Мой носик стал выше на один миллиметр. Обычно она уговаривала Диня поехать вместе то на ярмарку вспомоществования раненым и инвалидам, то на фестиваль джазовой музыки, то на курорт Далат на собственную виллу, которая обошлась ей и её мужу в сотни миллионов пиастров… Фан Тхук Динь ездил с ней только тогда, когда не мог отговориться, а в других случаях, как правило, уступал эту честь профессору, советнику Фишелу.

Укрепив свои позиции, Нго Динь Дьем выражал желание отблагодарить Фан Тхук Диня предоставлением ему какого-нибудь поста в своём кабинете, но Лэнсдейл и слышать не хотел об этом.

— Если назначить Диня на маленькую должность, он будет недоволен, — возражал Лэнсдейл, — если предоставить ему важный пост в правительстве — министра, например, — он ещё слишком молод и не имеет авторитета в политических кругах Вьетнама. Мы опасаемся, что вам не удастся собрать силы, которые поддерживали бы вас. Мы хотели бы использовать только таких людей, прошлое и настоящее которых гарантирует, что они вполне справятся с задачами антикоммунистической борьбы.

О своих подозрениях Лэнсдейл говорил туманно, тем не менее у Нго Динь Дьема закралось сомнение, и он решил отблагодарить Диня материально. Нго Динь Дьем высказал Нго Динь Ню предложение: поручить Диню строительство ряда объектов, которое семья Нго вела для себя, используя американскую помощь. Нго Динь Ню не согласился.

— Если хочешь отблагодарить Диня, — сказал он, — можешь дать ему любую сумму, я не стану возражать. И пусть он тратит деньги, как ему вздумается. Что же касается личного хозяйства нашей семьи, то о нём не должен знать никто.

«Ню прав», — подумал Нго Динь Дьем.

Фан Тхук Динь по-прежнему был вхож в президентский дворец, не имея никакого официального поста в правительстве Дьема. Каждый вечер он выезжал на своей машине, посещал кафе, танцбары. Этих заведений становилось всё больше и больше. В пивных барах, кафе и чайных люди открыто обсуждали всё и вся. Чтобы ни произошло в Сайгоне — Шолоне, от наезда автобуса на людей на улице Ле Лой до появления новой любовницы у какого-нибудь министра, от рассказа о том, как дезертир из республиканской армии, не имея средств к существованию, зарезал своих троих детей и покончил жизнь самоубийством, до сообщения о том, кого сегодня принимал американский посол, — обо всём этом можно было услышать в подобных заведениях. Здесь можно было встретить самых различных людей, от вечно болтающих журналистов, охотящихся за мелкими происшествиями, и писателей, пишущих книги на заказ, до угрюмых офицеров марионеточной армии; от бурно спорящих студентов до говорящих шёпотом спекулянтов; от подмигивающих друг Другу хулиганов, сидящих в обнимку с подружками, до шпиков из всевозможных секретных служб сайгонского режима: бюро но изучению социально-политических вопросов Чан Ким Туена, городской полиции, второго управления, управления армейской безопасности и других.