Икс-30 рвёт паутину

Тхань Данг

Вот и получилось, что всё, о чём пели мне американцы — о „свободном могучем государстве“, об „антикоммунистической власти“, о моей обязанности служить „свободному миру“ во имя „будущего свободного Вьетнама“, — на деле служило только им, помогало им реализовывать их грязные замыслы. Это я понимала всё лучше и лучше. Я всё более чётко сознавала, что и та работа, которую я выполняю, бессмысленна, нечистоплотна. А ведь я принесла ей в жертву всю мою молодость, лучшие годы, усилия, затраченные на учёбу. Я стала всё больше и больше страшиться того, что я делаю.

Любимый мой! Знаешь ли ты, сколько я думала о тебе! Ты был для меня светлым лучом в этом мерзком обществе. Ты не думал о должностях, не был ослеплён жаждой наживы, не стыдился бедности и не боялся её.

В отличие от меня ты знал путь, по которому надо идти. А если говорить высокими словами, у тебя был идеал, которому ты следовал. И я поняла, что твой путь, твой идеал — правильные. Я ведь видела, что весь народ идёт по этому пути, а идеал, которому следуешь ты, переделал таких людей, как Тхюи Ханг и То Лоан. Я верю тебе, любимый, и знаю, что ты никогда по совершишь позорящего поступка, никогда не свернёшь с избранного пути. Я верю в тебя так, как верю в добро, в совесть.

Но я не только верю в тебя. Постепенно я поняла, что не могу думать ни о ком другом, только о тебе. Я полюбила тебя. Да, полюбила, полюбила тебя, полюбила безнадёжно. Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня, ведь мы с тобой по разные стороны линии фронта. Мы — противники!

Любимый мой! Теперь, надеюсь, ты поймёшь меня, поймёшь, как мне больно и трудно. У меня такое чувство, что на меня надвигается ураган, буря, от которых мне не спастись. От всего того прекрасного, что было в далёкие годы юности, не осталось и следа. А следовать тому, что я осознала, у меня уже нет сил. Я не могу освободиться от тех крепких пут, которые надело на меня ЦРУ, я ведь знаю жестокость этого ведомства, знаю, что оно так или иначе устранит меня как можно быстрее, и без всякой жалости. Я не могу идти и за революцией, потому что на мне висит грузом моё воспитание, жизнь и всё то, что я сделала. У меня есть только ты. Но ты так далёк! Я понимаю, что ты никогда не полюбил бы меня. Ну что ещё написать тебе, любимый? Кажется, это всё.

Симпатичная таблеточка, которая передо мной, разрешит все мои заблуждения. И даже сейчас я думаю только о тебе. Я хочу сделать это, чтобы частично исправить свои ошибки, и пусть моя смерть, хоть немного очистит меня.

Я направляю тебе киноплёнку и материалы о тебе. Всё это сделано и собрано мною, я их сохраняла, никто, кроме меня, их не видел. Используй их как знаешь, по своему усмотрению. Это — от сердца.

И ещё одно хотелось бы мне сказать тебе. Ты поверь мне, поверь последним словам ушедшего из жизни человека: очевидно, у ЦРУ что-то есть против тебя. Оно собирается направить Фишела в Хюэ. Умоляю, береги себя, будь осмотрительным.

Любимый мой! Они дали мне маленький бесшумный пистолет и эту таблеточку. Когда мне было приказано следить за тобой, они запретили мне использовать это оружие для самозащиты, а пускать его в ход против тебя только в том случае, если ты будешь делать что-то такое, что наносит вред США и государственной власти. Я ни разу не пользовалась этим пистолетом. Вместо предназначенной для тебя пули я посылаю это письмо. Ну а на мою долю осталась таблеточка. Что ж, всё правильно!

Любимый мой! Я очень хочу, чтобы ты думал обо мне. Вспомни маленькую студентку, которая была знакома с тобой в те далёкие, безумно далёкие и прекрасные дни. Ещё раз умоляю: береги себя, будь осмотрительным. Прощай, прощай, мой любимый!

Ван Ань».

Драма у километрового столба 13 + 500

Лэнсдейл стоял, облокотившись на перила балкона, смотрел вниз, вдоль улицы, и ворчал:

— Чёрт побери! Уже полчаса прошло, а этот тип всё не показывает глаз! Наверное, опять тянет за подол даму номер один.

Он вернулся в комнату и зашагал из угла в угол, словно перетаскивал кирпичи. Каблуки стучали по паркету. Побегав так минут пять, он неторопливо подошёл к книжному шкафу и стал рассматривать корешки стоящих в нём книг. Издания были неплохие, в кожаных и ледериновых переплётах, в суперобложках, с золотым тиснением. Это было собрание английских и американских детективных романов о разведчиках и убийцах. Среди авторов этих

книг были и люди из ФБР, ЦРУ, Интеллидженс сервис, были и настоящие преступники, обвинённые в убийствах, изнасилованиях, отбывающие заключение в каторжных тюрьмах и пописывающие воспоминания о своей жизни. Были тут и авантюрные и порнографические романы: «Похищение Сейсмана», «Я убил сорок семь человек», «Любимый грабитель», «Беспутная женщина». Ни одна из них не привлекла внимания Лэнсдейла. Он плюхнулся в кресло, стоявшее рядом со столиком, достал альбом и стал рассматривать фотографии нагих женщин, подобранных на любой вкус. Раздался стук в дверь.

— Прошу, — произнёс Лэнсдейл, быстро захлопнув альбом.

В комнату ворвался, будто спасаясь от погони, тучный высокий янки.

— А-а, профессор Фишел! Здравствуйте, дорогой друг. Я жду вас целую вечность. Садитесь, дружище.

— Здравствуйте, генерал! Тысяча извинений. Я уже собирался садиться в машину, но тут, как назло, этой госпоже Ню приспичило посоветоваться по ряду неотложных дел. — Фишел тяжело рухнул в круглое кресло и устало вытянул длинные ноги.

— А обратно выйти было уже невозможно, а? — спросил Лэнсдейл, усмехнувшись. — Это, конечно, хорошо, но вы, дружище, выполняете наше дело куда как медленно. Вместо того чтобы сразу же по приезде отправиться во дворец Залонг, вы; «друг мой, только и делаете, что позволяете приглашать себя для советов по ряду неотложных дел.

— Это не моя вина, — пожал плечами Фишел. — Таковы обстоятельства. Чему вы ещё удивляетесь, генерал? Это ничтожество — Фан Тхук Динь — сейчас здесь. А первая дама государства, как вы знаете, от него без ума.

— И всё-таки вы, профессор, зеваете. — Лэнсдейл открыл ящичек с сигарами, предложил Фишелу. — Вы уступаете французам, уступаете таким парням, как Кони, Салан. Эти люди умели влиять на жён здешних аристократов, создавая… — Не закончив фразы, он помолчал немного, а потом сказал — Перекину мостик от этой темы к другой. Хотя французы и были вынуждены уйти, их культура пустила глубокие корни в среде здешней интеллигенции. Для того чтобы взять в руки туземцев, нам надо внедрить американский образ жизни, уничтожить любое влияние французской культуры, изменить навыки, верования, обычаи, традиции местного населения.

— Не хотите ли вы сказать, генерал, что американизация не даёт результата? — спросил Фишел, положив сигару на столик. — Вспомните, ежегодно мы завозим в Южный Вьетнам — относительно небольшую страну — сотни тонн американских газет, журналов, книг, кинофильмов. И это не считая такой же продукции из союзных стран: Западной Германии, националистического Китая, Японии. Мы открыли путь десяткам тысяч южно-вьетнамцев в американские учебные заведения. Десятки наших театральных групп, джазов, шоу со стриптизом приезжают сюда на гастроли. И это всего за каких-то пять лет. Посмотрите, генерал, на сайгонские улицы: все одеты в американское хаки, в наши каскетки, в барах и ресторанах звучит американская музыка, продают американские напитки, в кинотеатрах крутят голливудские ленты. Местные интеллигенты предпочитают говорить на английском языке, приохотились к виски. Молодёжь потянулась в ночные клубы, мечтает о поездке в Штаты. Мне кажется, генерал, что мы бежим в более высоком темпе, чем когда-то французы.

Выслушав тираду Фишела, Лэнсдейл удовлетворённо кивнул:

— Вы правы, профессор, не спорю. Я вовсе не думаю критиковать вас. Напротив, каждый американец, включая президента и директора ЦРУ, признаёт ваш огромный вклад в это дело. Но мы должны действовать ещё решительнее, ещё быстрее. — Лэнсдейл поднялся, подошёл к Фишелу и доверительно положил руку на его плечо: — Ладно, покончим с этим. Давайте обратимся к главному вопросу — к делу Фан Тхук Диня. — Он вернулся на место, отпил виски, вытер уголки рта. — Что он за человек? Почему ему так верят все: и Дьем, и Ню, и Кан? И в то же время он наш вероятный противник. Мы должны с недоверием относиться к каждому, кто не в наших руках. Лично для меня вопрос о Фан Тхук Дине частично прояснился. Я думаю, что он работает не на французов, как мы полагали долгое время.