ИЛИ – ИЛИ
Шрифт:
Джеймс Таггарт, непристойно выставив на всеобщее обозрение свои истинные чувства, подскочил к Франциско с криком:
– Это правда?!
– В чем дело, Джеймс? – улыбаясь, спросил Франциско. – Что случилось? Почему ты так расстроен? Деньги – источник всех бед и корень зла, а я устал быть злом.
Таггарт бросился к выходу, по пути пронзительно крича что-то Орену Бойлу. Бойл кивнул и так и остался покачивать головой с покорностью нерасторопного слуги, а затем стрелой помчался в другом направлении. Шеррил, с развевающейся свадебной фатой, хрустальным облаком реявшей в воздухе,
– Джим, что случилось? Он оттолкнул ее и выбежал.
Лишь три человека стояли не шелохнувшись как три столпа, расположенных в разных концах зала, и линии их взглядов пересекали поле крушения: Дэгни смотрела на Франциско, Франциско и Реардэн смотрели друг на друга.
Глава 3 . Откровенный шантаж
– Сколько времени?
Почти не осталось, подумал Реардэн, но ответил:
– Не знаю. Двенадцати еще нет. – И вспомнив, что у него на руке часы, добавил: – Двадцать минут двенадцатого.
– Я поеду домой поездом, – сказала Лилиан. Реардэн услышал ее слова, но им пришлось дождаться своей очереди, чтобы по переполненным проходам дойти до его сознания. Он стоял и невидящим взглядом смотрел на гостиную своего номера; несколько минут назад он поднялся сюда на лифте, уйдя с приема. Через минуту Реардэн машинально произнес:
– В такой час?
– Еще рано, поездов много.
– Ты можешь остаться.
– Нет, думаю, мне лучше поехать домой. – Реардэн не спорил. – А ты, Генри? Ты не собираешься сегодня домой?
– Нет. – И добавил: – На завтра у меня здесь назначена деловая встреча.
– Как хочешь.
Она сбросила с плеч пелерину, повесила ее на руку и направилась было к двери в спальню, но остановилась.
– Ненавижу Франциско Д'Анкония, – напряженно произнесла она. – Зачем ему понадобилось приходить на этот прием? Неужели, он не мог помолчать по крайней мере до утра? – Реардэн не ответил. – Как только он позволил себе довести свою компанию до такого состояния? Просто ужас! Конечно, он отвратительный повеса, тем не менее такое огромное состояние накладывает обязательства, есть же предел безалаберности, которую мужчина может себе позволить. – Реардэн взглянул в ее лицо: оно было напряжено, черты заострились, отчего Лилиан выглядела старше. – У него же есть определенные обязанности перед акционерами, да?.. Да, Генри?
– Может быть, мы не будем обсуждать эту тему? Лилиан поджала губы и вошла в спальню. Реардэн стоял у окна, глядя на проносящиеся мимо машины, чтобы взгляд его мог на чем-то сосредоточиться, пока зрение еще не полностью воссоединилось с сознанием. Перед его мысленным взором еще стояла толпа в танцевальном зале внизу и две фигуры в этой толпе. Но как гостиная оставалась на периферии его поля зрения, так и чувство, что нужно что-то делать, оставалось на периферии его сознания. То есть он понимал, что нужно снять вечерний костюм, но где-то в подсознании сидело нежелание раздеваться в присутствии посторонней женщины в спальне, и через мгновение он забыл об этом.
Лилиан вышла такая же ухоженная, как и прибыла; бежевый дорожный костюм эффектно
Реардэн машинально подошел и взял чемоданчик из ее рук.
– Что ты делаешь? – спросила Лилиан.
– Я провожу тебя до вокзала.
– В таком виде? Ты же не переоделся.
– Не имеет значения.
– Не стоит провожать меня. Я в состоянии дойти сама. Тебе лучше лечь, если у тебя завтра деловая встреча.
Реардэн не ответил. Он подошел к двери, открыл ее, пропустил жену и последовал за ней к лифту.
В такси они молчали. В моменты, когда Реардэн вспоминал о ее присутствии, он замечал, что Лилиан сидит прямо, почти рисуясь своей осанкой; она казалась воспрянувшей и довольной, будто ранним утром отправлялась в путешествие.
Такси остановилось у входа в здание центрального вокзала «Таггарттрансконтинентал». Яркий свет, заливающий большую застекленную дверь, придавал этому позднему часу ощущение деловитости и устойчивости, неподвластной времени суток. Лилиан легко выпрыгнула из такси со словами:
– Нет-нет, не выходи, поезжай обратно. Когда тебя ждать – завтра к ужину или через месяц?
– Я позвоню, – ответил он.
Она махнула ему рукой в перчатке и исчезла в огнях входа. Когда машина тронулась, Реардэн назвал водителю адрес Дэгни.
В квартире было темно, но дверь в спальню была приоткрыта, и Реардэн услышал голос Дэгни:
– Привет, Хэнк.
Он вошел с вопросом:
– Ты спала?
– Нет.
Реардэн включил свет. Дэгни лежала на кровати, голова ее покоилась на подушке, волосы ниспадали на плечи, словно она не двигалась уже долго; ее лицо было спокойно. Она была похожа на школьницу, с высоким, под самый подбородок, строгим воротничком бледно-голубой сорочки, светло-голубая вышивка на груди, смотревшаяся роскошно, взросло и по-женски, создавала обдуманный контраст со строгостью фасона.
Реардэн сел на край кровати, Дэгни улыбнулась, отметив, что именно благодаря строгому, официальному костюму это его действие приобрело особую естественность и простоту. Он улыбнулся в ответ. Реардэн пришел, приготовившись отвергнуть прощение, которым она одарила его на вечере, как отвергают благосклонность очень щедрого противника. Вместо этого он неожиданно протянул руку и погладил ее лоб, волосы с покровительственной нежностью, вызванной ее неожиданным сходством с милым ребенком. Она постоянно бросала вызов его силе, но, с другой стороны, нуждалась в его защите и покровительстве.
– Тебе и так достается, – произнес он, – да еще я причиняю тебе неприятности…
– Нет, Хэнк, это не так, и ты это знаешь.
– Я знаю, что в тебе есть сила, не позволяющая тебе страдать, но не имею права взывать к этой силе. И все же я это делаю и иного выхода не знаю. Я могу только сказать, что знаю это и мне нет прощения.
– Мне нечего тебе прощать.
– Я не имел права приводить ее туда, где находишься ты.
– Это не задело меня. Но…
– Что?
– …мне было тяжело видеть, как ты страдаешь.