Илиада
Шрифт:
Он у меня среди кущи, истерзанный медью жестокой,
К двери ногами лежит распростертый: кругом его други
Плачут печальные! Нет, у меня в помышленьи не пища:
Битва, и кровь, и врагов умирающих страшные стоны!»
215 Вновь, обратяся к нему, говорил Одиссей многоумный:
«О Ахиллес Пелейон, величайший воитель ахейский!
Ты знаменитей меня, а не меньше того и сильнее
В битве копьем; но тебя,
Знанием: прежде родился я, больше тебя я изведал.
220 Пусть же душа у тебя укротится моим убежденьем:
Скоро сердце людей пресыщается в битве убийством,
Где уже множество класов медь по земле разостлала;
Жатва становится скудной, как скоро весы наклоняет
Зевс Эгиох, меж племен человеческих браней решитель.
225 Нет, не утробою должно ахейцам крушиться о мертвых:
Много ахейских сынов, ежедневно ряды над рядами,
Падают: кто ж и когда бы успел отдохнуть от печали?
Долг наш земле предавать испустившего дух человека,
Твердость в душе сохраняя, поплакавши день над умершим;
230 Тем же, которые живы от гибельных битв остаются,
Должно питьем и едой укрепляться, чтоб с ревностью новой
Каждому против врагов и всегда без усталости биться,
Медью покрывшися крепкою. Нет, да никто из народа
В стане не медлит, приказа для войск ожидая другого!
235 Пагубен будет приказ сей для каждого, кто б ни остался,
Между судов укрывался. Нет, на троян конеборных
Ныне мы все пойдем и воздвигнем жестокую битву!»
Рек — и с собою сынов знаменитого Нестора взял он,
Мегеса, отрасль Филея, вождя Мериона, Фоаса
240 И Меланиппа вождя с Ликомедом, Крейоновым сыном.
Вместе они поспешили царя Агамемнона к сени.
Скоро, как было сказано слово, исполнено дело:
Семь Ахиллесу обещанных в сени треножников взяли;
Двадцать блестящих лаханей, двенадцать коней пышногривых;
245 Вывели вместе и жен непорочных, работниц искусных
Семь, и осьмую румяноланитую Брисову дочерь.
С златом же сам Одиссей, отвесивши десять талантов,
Шел впереди; а юноши следом с другими дарами.
Их пред собраньем они положили. Атрид Агамемнон
250 Встал; провозвестник Талфибий, голосом богу подобный,
Вепря руками держа, предстал пред владыку народа.
Царь Агамемнон, стремительно нож обнаживши десною,
Острый, всегда у него при влагалище мечном висящий,
С вепря
255 Зевсу владыке молился. Ахеяне окрест сидели
Тихо, с приличным вниманием слушая слово царево;
Он же, моляся, вещал, на пространное небо взирая:
«Зевс да будет свидетелем, бог высочайший, сильнейший!
Солнце, Земля и Эриннии, те, что в жилищах подземных
260 Грозно карают смертных, которые ложно клялися!
Я здесь клянусь, что на Брисову дочь руки я не поднял,
К ложу неволя ее, иль к чему бы то ни было нудя;
Нет, безмятежной она под моим оставалася кровом!
Если ж поклялся я ложно, да боги меня покарают
265 Всеми бедами, какими карают они вероломных!»
Рек — и гортань кабана отсекает суровою медью.
Жертву Талфибий в пучину глубокую моря седого
Рыбам на снедь, размахавши, поверг. Ахиллес быстроногий
Думен восстал и так говорил между сонма данаев:
270 «Зевс! беды жестокие ты посылаешь на смертных!
Нет, никогда б у меня Агамемнон властительный в персях
Сердца на гнев не подвиг; никаким бы сей девы коварством
Он против воли моей не похитил; но Зевс, несомненно,
Зевс восхотел толь многим ахеянам смерть уготовить!
275 К завтраку, други, спешите, и после начнем нападенье!»
Так произнесши, собрание быстрое он распускает.
Все рассеваются, к куще своей удаляется каждый.
Тою порой мирмидонцы, принявши дары примиренья,
С ними пошли к кораблю Ахиллеса, подобного богу;
280 Их положили под кущей героя, а жен посадили;
Коней погнали в табун Ахиллесовы верные слуги.
Брисова дочь, златой Афродите подобная ликом,
Только узрела Патрокла, пронзенного медью жестокой,
Вкруг мертвеца обвилась, возрыдала и с воплями стала
285 Перси терзать, и нежную выю, и лик свой прелестный.
Плача, жена, как богиня прекрасная, так говорила:
«О мой Патрокл! о друг, для меня, злополучной, бесценный!
Горе, живого тебя я оставила, сень покидая;
В сень возвратясь, обретаю мертвого, пастырь народа!
290 Так постигают меня беспрерывные бедство за бедством!
Мужа, с которым меня сочетали родитель и матерь,
Видела я перед градом пронзенного медью жестокой;