Илимская Атлантида. Собрание сочинений
Шрифт:
– Юрий Павлович, давай я к тебе подъеду и расскажу, а то многое по телефону не обговоришь.
– Приезжай, жду, называй время.
– Можно завтра к девяти часам? Будешь на месте?
– К девяти говоришь? Сейчас взгляну – нет, никуда мне на это время не назначено. Приезжай.
Алексей Федорович выехал на встречу пораньше. Озябшая за ночь Мойка и обнимающая реку набережная были пленены густым клочковатым туманом, который, словно развеселившийся хулиган, нарочно налипал на лобовые стекла машин, застилал даль спешащим на работу горожанам. С ним в борьбу вступила энергия тепла, возникающая от трения автомобильных
Солнечные лучи выявляли, подсвечивая, истинную, совокупную красоту города: его многочисленные, прильнувшие друг к другу дворцы, выстроившиеся вдоль набережной. Каждый обладал своими неповторимыми достоинством: один – прозрачно-воздушным цоколем из путиловского камня, другой – мраморными карнизами, похожими на прикрытые веки спящей красавицы. Соседство разных архитектурных стилей: барокко, рококо, классицизма – было гармонично, оправдано многовековой любовью и трудом архитекторов и строителей блистательного Санкт-Петербурга.
Машина в пробке притормозила у любимого здания Алексея Федоровича – у Малого Эрмитажа, творения Фельтена и Валлен-Деламота. Этот воздушный дворец символизирует грань веков, соседство стилей, различное понимание красоты двумя гениями: здесь уходящее выспреннее барокко уступает место величественному классицизму. Опять борьба, опять спор мировоззрений разных поколений, неизбывная поступь прогресса.
Пробка встала, Алексей Федорович вышел из машины и пошел по гранитной дорожке вдоль парапета, блаженно ощущая здесь, в самом сердце города, слияние своей жизни с его великой историей. Здесь Алексею показалось возможным его существование и в минувших, и в грядущих временах. Душа ликовала, окружающая непрестанная красота свидетельствовала о вечности, о человеческой силе, о преодолении. Алексею Федоровичу показалось, что он слышит не всплески невских волн, не автомобильный рокот, а звуки русской истории, гулкий шум толпы демонстрантов 9 января 1905 года, горячие споры Временного правительства, заседающего в Зимнем дворце, ружейные выстрелы большевистского Октября.
Сквозь стекла помпезных окон ему было хорошо видно, как в помещениях незыблемого, выжившего в революцию и блокаду царского дома мерцает позолота потолочной лепнины, картинных рам, хрупких светильников. Сладко согревает этот холодный свет, льющийся в душу как будто из вечности. И кажется, что время не так уж беспощадно, что милует оно творцов и их гениальные творения. Санкт-Петербург еще молод, но с каждым днем стареют дома, образующие улицы и переулки великого города. Словно морщинки рассекают фасады трещинки, постепенно превращающиеся в глубокие трещины. Вовремя не заметишь их, не заделаешь, и как следствие невнимательности: стены покроются сеткой «беды», перекошены окна, двери осядут до уровня подвала.
Дом, он ведь как человек, не любит «болеть», но если болезни не лечить – строение рушится, гибнет, уходит в небытие. И надо не только подкрасить фасад, но не забыть и про фундамент, где гниют старые деревянные лежни, и про перекрытия, что веками, без устали работают под сложными нагрузками. Про многое надо помнить. Ну, а если забыли, – вечность отвернется от великого города.
Алексей Федорович подробно
Юрий Павлович на правах хозяина начал первым.
– Хотя и говоришь ты, что много «если» надо соблюсти, но чувствую, центр города тебя манит.
– А как иначе, я ведь профессионал со стажем, Юрий Павлович, и центр он и есть центр в прямом и в переносном смысле. Хочется себя и в новом деле попробовать, и в истории оставить.
– Однако большинству домов в центре города лет за сто пятьдесят.
– Некоторым поболе будет, – добавил архитектор.
– Станислав Игоревич, – кивнул директор на своего помощника, – знает каждый доме в центре как свой родной.
Довольный похвалой архитектор закивал головой и пояснил, обращаясь к Юрию Павловичу:
– Тут дело даже не в том, сколько каждому дому лет, а главное, в каком он состоянии сегодня.
А Юрий Павловича, обратившись к Карнаухову, пояснял свои мысли:
– Ты вот говоришь, нужно сделать расчет по укреплению стены уличного фасада дома. На картинке всё просто: взял данные, что-то среднее между потолком и полом, и нарисовал. А когда до дела дойдет, нужно знать все: из чего стена, какая остаточная прочность, на каком фундаменте стоит, несет ли она часть перекрытий, и про многое другое не забыть. Пальцев ног и рук не хватит для того, чтобы сосчитать количество необходимых для расчета данных. А все для того, чтобы стеночка, не дай Бог, не рухнула.
Алексей Федорович, ты ведь в начале своего разговора сказал, что дома относятся к памятникам культурного наследия. А это очень плохо, за ними особый контроль.
– Не совсем так: район относится, а не дома.
– От этого не легче, – проговорил специалист-конструктор, – все равно, нужно проводить историко-культурную экспертизу, да и дома по внешнему контуру неприкасаемые.
– Да, тут нельзя ничего домысливать, нужно читать документы, – подытожил Юрий Павлович и добавил, обращаясь к своим подчиненным: – Ну что, ребята, прав я или не прав?
Оба специалиста смущенно улыбнулись, понимая, что затуманили голову Алексею Федоровичу, который ждал от них помощи.
– Так, проведем итоги. За мной изыскательские работы, они в основном будут касаться фундаментов и перекрытий. А вы сделаете мне эскизный проект по укреплению наружных стен на время строительства.
– Хорошо, – ответил за всех Юрий Павлович. – А еще мы за то время, пока идут изыскания, постараемся узнать о районе, где стоят эти дома. Может, повезет, и о конструктиве что-нибудь разузнаем.
– О каком конструктиве, Юрий Павлович?
– Из чего дома тогда лепили.
– Из кирпича наверняка.
– Может, и из кирпича, а дыры после бомбежек, чем заделывали, точно – не знаем. Ведь эти дома явно блокадники.
– Вы думаете, эти здания бомбили?
– Весь город бомбили. Не переживай, Алексей, все выясним. Поможем.
Через два дня Николай Иванович, запыхавшись, буквально ввалился в кабинет генерального директора.
– Николай, что с тобой? Под старость лет бегом занялся?