Илион
Шрифт:
И вот безымянная, примитивная фелюга вновь приручена. Это, разумеется, не «Смуглая леди», однако в беде сгодится. Европеец широко расставил ноги на верхней палубе и ухватился за руль. Впереди четко вырисовывались суровые, обветренные скалы. Над головой хлопали обрывки парусины, с грехом пополам скрепленные между собой. Развернув суденышко против злобного ветра, самозваный капитан связался с товарищем и доложил обстановку: мол, не исключено, что утесы дождутся их через четверть часа, но он, Манмут, выжимает все силы из окаянной морской лоханки, дабы увести ее подальше от берега.
– Что
Исполинский вал грозил опрокинуть хрупкую фелюгу вверх тормашками. Моравек навалился всей тяжестью на огромное колесо:
– Как тебе сказать? Рассмотрю любые предложения.
Пурпуровые тучи нависали еще ниже, не показывая, будто намерены рассеяться; ураган выл не стихая. Канаты стонали от натуги, парусина оглушительно билась на ветру. Нос корабля поминутно исчезал в клочьях пены, и новая стена воды едва не сбивала с ног Манмута, стоящего на корме.
И тут Орфу заговорил:
– «Опять вы тут? Чего вам надо? Что же, бросить все из-за вас и идти на дно? Вам охота утонуть, что ли?»
Оказавшись почти в полной невесомости после очередного взлета, европеец не сразу признал «Бурю» своего любимого Шекспира. [20] Моравек обернулся через плечо: скалы угрожающе надвигались. Тогда он вызвал в памяти текст пьесы и воскликнул:
– «Язва тебе в глотку, проклятый горлан! Нечестивый безжалостный пес – вот ты кто!»
20
Изм. перевод Михаила Донского.
– «Ах так? Ну и работайте тогда сами!»
– «Подлый трус! – проревел Манмут будто сквозь вой урагана и грохот волн, хотя радиосвязь и работала вполне исправно. – Мы меньше боимся утонуть, чем ты, грязный ублюдок, наглая ты скотина!»
– «Он-то уж не потонет, – гаркнул краб. – Если б даже наш корабль был не прочнее ореховой скорлупы, а течь в нем было бы так же трудно заткнуть, как у созревшей девахи!»… Это он о чем, дружище?
– О менструальном цикле, – пояснил капитан, сражаясь с непокорным рулем. Тонны холодной воды окатывали несчастного с головы до ног. Оборачиваясь назад, Манмут больше не видел в кровавых завихрениях марсианского шторма остроконечных утесов – но зато прекрасно чувствовал их близость.
– Фу, как некрасиво, – произнес Орфу. – На чем бишь я остановился?
– «Держи круче к ветру», – подсказал товарищ.
– Ах да. «Держи круче к ветру! Круче! Ставь грот и фок! Держи в открытое море! Прочь от берега!»
– «Мы погибли! – подхватил европеец. – Молитесь! Погибли!»… Погоди-ка!
– «Погоди-ка»? Я такого не помню.
– Да
– И туда можно заплыть?
– Если я прав и это выход на ущелье Кандор, то за ним откроется водоем просторнее нашего Хаоса Конамара на Европе!
– Что-то я подзабыл, как выглядит Хаос Конамар, – сознался иониец.
– Тогда – просторнее всех трех Великих озер Северной Америки и еще Гудзонова пролива, вместе взятых. В сущности, ущелье Кандор – это тоже внутреннее море… Тысячи квадратных километров для маневрирования. Никаких тебе подветренных берегов!
– А это хорошо? – насторожился краб, явно не желая расставаться с отчаянием.
– Теперь мы можем и уцелеть. – Дождавшись, пока фелюга взлетит на гребень волны и ветер наполнит залатанные паруса, Манмут с силой налег на руль и развернул судно на правый борт, туда, где зиял расширяющийся проход в отвесных прибрежных утесах. – Можем и уцелеть, – уже веселее повторил он.
К полудню восьмого дня все закончилось. Только что сердитые тучи сбивались в стада, нависая над самой водой, ураган исступленно бушевал и великое море ущелья Кандор бурлило седой пеной – и вдруг, не прошло и часа после кровавого ливня, небеса прояснились и поголубели, а волны утихомирились, точно по волшебству. Маленькие зеленые человечки заворочались в нишах и начали выбираться наружу, напоминая заспавшихся ребятишек.
Моравек чувствовал себя выжатым как лимон – в органическом, ментальном, кибернетическом и эмоциональном смыслах, – поэтому немедля подключился к портативным солнечным батарейкам.
Между тем МЗЧ, казалось, с удивлением осматривали пострадавшее судно: сплошные заплаты на мачтах, сращенные канаты, прочие следы титанических трудов пришельца, совершенных за последние три дня. Затем человечки дружно взялись приводить фелюгу в порядок: драить покрасневшие палубы, откачивать воду из трюмов, набело починять паруса, смолить и конопатить подмокшую обшивку, скреплять поломанные реи, распутывать снасти… В общем, готовить корабль к дальнейшему путешествию.
Манмут распорядился жестами, чтобы команда извлекла Орфу из отсыревшего укрытия, помог устроить друга на палубе и сам расположился на отдых. Моравек отыскал теплое, солнечное местечко в стороне от суеты, прилег и разложил вокруг себя толстый моток шпагата, чтобы немного смягчить приступ агорафобии. После чего позволил себе расслабиться и погрузиться в полудрему. Стоило ему заснуть по-настоящему, как перед глазами заплясали гигантские волны, палуба заходила ходуном, и в ушах люто завыл ураган.
Европеец приоткрыл глаза и увидел ясное небо. Вокруг расстилалось безмятежное море. Ласковый юго-восточный бриз подгонял фелюгу обратно к той расщелине в скалах, где ущелье Кандор соединялось с Долиной Маринера. Любитель сонетов успокоенно выключил зрение и снова забылся.
Что-то задело его плечо. Манмут быстро вскочил на ноги. Сорок зеленых матросов выстроились в шеренгу и передвигались мимо него по одному, поочередно прикасаясь к плечу пришельца.
Используя личный луч, маленький европеец поделился наблюдениями с товарищем.