Илион
Шрифт:
– Ядерный взрыв. Мог быть, конечно, и термоядерный, хотя, судя по шуму, навряд ли. Чуть посильнее, чем в Хиросиме. Кажется. Я не очень-то разбираюсь в бомбах.
Робот склоняет голову набок:
– Откуда ты, Хокенберри?
– Индиана, – выпаливаю, не подумав.
Манмут ждет разъяснений.
– Я схолиаст, исследователь классической литературы. – Вот оно что, моравек передает каждое слово своему неразговорчивому другу по радиосвязи, которую прежде окрестил «личным лучом». – Боги возродили меня из костей, ДНК и кое-каких воспоминаний, собранных по кусочкам
– Память ДНК? – задумчиво повторяет машина. – Непохоже.
– Да какая разница? – нетерпеливо отмахиваюсь я. – В общем, перед вами восставший мертвец. Жил во второй половине двадцатого столетия, скончался, видимо, в начале двадцать первого. Я забывчив на даты. На все прочее – тоже, и лишь в эти последние недели в голове стало проясняться. Ходячий труп да и только.
Манмут продолжает рассматривать меня своими темными пластинками из металла. Затем рассудительно кивает и довольно свирепо бьет под коленную чашечку.
– Эй, ты чего?! – ору я и скачу на здоровой ноге. – Совсем сбрендил?
– Лично мне ты кажешься живым, – отвечает железка. – Значит, говоришь, прибыл из двадцатого – двадцать первого Потерянных Столетий? Странно. Большинство из наших ученых полагают, что путешествия во времени невозможны, разве… Ты, случайно, не крутился вокруг своей оси со скоростью света? Или, может, чересчур близко подплывал к черной дыре?
– Понятия не имею. Да это все ерунда, погляди, что там творится!
Я указываю на темный дым над городом и долину, погруженную в хаос. Некоторые из греческих кораблей уже спущены на воду. Манмут кивает; для машины у него слишком очеловеченные жесты.
– Орфу спрашивает, почему боги прекратили атаку.
Постоянно забываю: в этом измятом панцире, если верить роботу на слово, тоже прячется разум.
– Передай Орфу, что я не знаю. Наверное, хотят вдоволь насладиться ужасом и разрушениями. А потом уж нанести coup de grace [27] … э-э-э… В переводе с французского…
– К несчастью, этот язык мне известен, – перебивает Манмут. – Как раз во время бомбежки Орфу цитировал одного француза, Пруста, который, впрочем, не имеет отношения к нашему делу. Каковы твои дальнейшие намерения, Хокенберри?
27
завершающий смертельный удар.
Кидаю взгляд на данайский лагерь. Пылают шатры, израненные кони носятся по стану, суетятся люди, суда спускаются на воду, многие уже подняли паруса и готовы к отплытию.
– Собирался найти Ахилла и Гектора, но тут потребуются часы…
– Через восемнадцать минут и тридцать пять секунд, – вмешивается робот, – должно произойти нечто, и тогда все изменится.
Я молча жду.
– На Олимпе, в кальдере, установлен один… Прибор. Мы с Орфу доставили его с Юпитера, в чем, собственно, и состояло наше главное поручение, хотя включать должны были… Нет, это долгая история. В любом случае через семнадцать минут пятьдесят две
– Бомба? – Мой голос внезапно садится. Во рту пересыхает так, что я не сплюнул бы даже под угрозой смерти.
Манмут пожимает плечами – опять-таки по-человечьи.
– Мы не знаем.
– Не знаете?! – кричу я. – Они не знают! Ставят какой-то… Прибор на Олимпе, запускают таймер, не имея понятия, что будет дальше! Впервые слышу подобную чушь!
– Возможно, ты прав, – кивает робот. – Только за этим нас и послали сюда… вернее, туда… моравеки, разработавшие всю миссию.
– Сколько, говоришь, осталось? – Я судорожно извлекаю на свет кожаный браслет с микросхемами и миниатюрным проектором внутри, мой личный потайной хронометр.
– Семнадцать минут восемнадцать секунд, – откликается машина. – Плюс отсчет.
Активирую таймер, визуализирую дисплей.
– Провалиться!
– Точно, – соглашается Манмут. – Хочешь квитнуться назад, на Олимп?
Я действительно положил руку на медальон, но лишь потому, что подумал сэкономить пару минут и перенестись в ахейский лагерь. Однако вопрос робота заставляет меня переменить решение.
– В самом деле. Надо же выведать, что они там замышляют. Сыграю-ка в лазутчика последний раз.
– А потом?
Теперь моя очередь пожать плечами.
– Вернусь за Ахиллом и Гектором. Следом, к примеру, перетащу Одиссея и Париса. А там и Энея с Диомедом. Доставлю богам войну прямо на дом. Одну пару героев за другой, как зверюшек в Ноев ковчег.
– С точки зрения боевой логистики, звучит не очень удачно.
– А ты, я вижу, большой знаток военной стратегии, маленький робот?
– Нет. Сказать по чести, мне известны две вещи – устройство подводной лодки, затонувшей здесь, на Марсе, и сонеты Шекспира… – Помолчав, он добавляет: – Как только что заметил Орфу, последний пункт не обязательно упоминать в анкете при поступлении на работу.
– Затонувшей где?
Блестящая металлическая голова поворачивается в мою сторону.
– А ты не догадывался? Гора Олимп и есть Олимпийский вулкан на Марсе. Ты прожил тут девять земных лет – и не понял?
Неожиданно перед глазами все плывет. Ноги подкашиваются. Дабы не рухнуть, опускаюсь на ближайший валун.
– Марс…
Две луны. Громадный вулкан. Красный песок. Ослабленная гравитация, которая так радовала меня после долгого дня, проведенного в Илионской долине.
– Марс. Чтоб я сдох.
Манмут безмолвствует – сообразил, что сказанного для меня достаточно. Даже более чем.
– Погоди, – вскидываюсь я. – На Марсе нет голубого неба, океанов, деревьев, атмосферы для дыхания. В семьдесят шестом в новостях показывали приземление «Викинга-1». А десятки лет спустя, когда этот компактный жук «Соджорнер» застрял между скалами… Я же смотрел телевизор. Никаких морей. Ни единого деревца. Безвоздушное пространство.
– Да, они терраформировали планету. Причем относительно недавно.