Иллирия
Шрифт:
– Отец, - его голос показался мне чуть свистящим, точно змеиное шипение.
– Я надеюсь, вы простите меня, если я покину вашу приятнейшую компанию?.. Внезапно мне показалось, что легкое недомогание...
Но не успел он договорить, как в гостиной появился мажордом, чей вид свидетельствовал о немалой растерянности.
– Господин Альмасио, - начал он.
– Встречи с вами просит человек, появившийся у наших ворот. Он выглядит так неприглядно, что я едва не отдал привратнику распоряжение прогнать его. Но...
Ремо Альмасио нетерпеливо качнул головой, выражая недовольство заминкой в рассказе.
Мажордом едва заметно вздрогнул, на всякий случай еще раз поклонился и продолжил не самым уверенным тоном:
– ...Но он сказал, что его зовут Викензо Брана!..
Глава 24
Ремо Альмасио был не из тех людей, которых можно застать врасплох. После того, как он отдал распоряжение мажордому пустить позднего гостя в дом, в лице его читались лишь злой азарт и любопытство человека, чувствующего, что он находится в выигрышной позиции. Господин Ремо никогда не считал Вико Брана равным противником, сейчас же, находясь в стенах своего родового дома, он и подавно был уверен в своих силах, предвкушая жестокую забаву над униженным соперником, решившим просить о встрече.
Я, не в силах скрыть беспокойства, невольно приподнялась, но мой супруг резким жестом приказал мне оставаться на своем месте. Конечно же, мне полагалось видеть, как Вико Брана, оказавшись в роли гостя-просителя, получит свое.
Я незаметно бросила взгляд на Орсо - сейчас он казался зеркальным отражением своего отца. Внешнего сходства в них было не столь много, но общность характеров и чувств придавали им поразительную схожесть в эти мгновения. Два хищника приготовились наблюдать за агонией жертвы.
Впрочем, самую малость удивиться пришлось даже им, ведь Вико, вошедший в гостиную, выглядел и в самом деле чудовищно. Впечатление не смог смягчить даже неяркий свет свечей. Каждая подмеченная мной деталь заставляла мое сердце сжиматься - он прихрамывал, с осторожностью ступая на правую ногу, левую руку невольно прижимал к ребрам при каждом шаге, явно отдающемся болью, а лицо было сплошь покрыто синяками и кровоподтеками. Один глаз был скрыт повязкой, под которой виднелись следы запекшейся крови.
– Паршиво выглядишь, Брана, - с презрением произнес Ремо, первым нарушив тишину.
– Куда ты подевал свой глаз?..
– Ну надо же, тебе не по нраву мой вид!
– отозвался Вико, скривив губы в подобие улыбки.
– Всегда считал, что увечья - первый шаг к святости, недостатком которой меня попрекали все, кому не лень.
Я услышала, как Орсо вполголоса пробормотал: "Святотатец!", Ремо же сказал с насмешкой:
– В твоем случае не хватит ног и рук, чтобы перенести количество мучений, достаточное для звания святого. Да что там - чтобы люди признали, что в твоей жизни случилось хоть одно достойное событие, тебе нужно расстаться, по меньшей мере, с головой. Но, честно говоря, я не верю в то, что ты способен достойно принять смерть.
– Ты в самом деле враждуешь с моим
– Я словно вновь перешагнул порог отчего дома.
– Да, славно он тебя отделал, - удовлетворенно кивнул господин Альмасио, рассматривая гостя.
– Не могу не спросить - ты все еще понтифик, крыса, или старый Рагирро отвесил тебе тумаков в качестве итоговой платы за дурное выполнение обязанностей и решил подыскать тебе смену?
– Отцовская любовь безгранична. Батюшка верит в то, что еще сумеет наставить меня на путь истинный, повторяя время от времени подобные внушения. Лет двести тому назад был уже одноглазый понтифик - Озимо, кажется... Но твой сын наверняка знает историю лучше меня, раз уж столько лет готовится стать понтификом. Так что это, - Вико указал на повязку, - не столь уж серьезный недочет. А синяки вскоре сойдут, отец посматривал краем глаза на календарь праздников, когда отдавал приказ меня проучить как следует. Ко дню Святого Иеросима, когда понтифику положено появиться в главном храме, я буду почти как прежде - лишь самую малость потрепан.
Я боялась напомнить о себе, поэтому даже дышала неслышно, и в то время как Вико говорил, лишь одна тихая быстрая слеза скатилась по моей щеке. Оставалось лишь надеяться, что никто ее не заметил.
– Все же странно, что ты лишился именно глаза, щенок, - Ремо зло усмехнулся.
– На месте твоего отца я отрезал бы тебе уши - за то, что ты никогда не слушал добрых советов. Жаль, что тебе еще придется произносить слова благословения - иначе ты непременно лишился бы и своего дерзкого языка.
– Наверняка тебе будет приятно узнать, Ремо, что у выбора моего отца было объяснение - "Следовало оставить тебя и вовсе без глаз, раз уж ты не нашел им лучшего применения, как заглядываться на чужих невест!", - Вико едва держался на ногах, но Ремо намеренно не замечал этого и не предлагал ему присесть.
– Надеюсь, ты оценил то, с каким пониманием отнесся он к твоей обиде.
Все время, что он говорил, я лихорадочно пыталась понять, отчего ему пришло в голову придти в дом Альмасио. Вико не мог не знать, что его не ждет здесь ничего кроме насмешек, и на его месте я бы дважды подумала, удастся ли после всего случившегося выйти отсюда живым. Хоть господин Ремо и любил повторять, что Викензо Брана глуп, я не верила в то, что Вико не сознавал всю опасность своего поступка. Мне давно уж следовало оставить всякую надежду на спасение, но как я ни прогоняла мысль о том, что у Вико есть какой-то план, она все равно то и дело заставляла учащаться мое сердцебиение.
Должно быть, тот же самый вопрос занимал и господина Альмасио, который, оставив легкомысленный тон, прямо и резко спросил:
– Какого дьявола ты решился появиться здесь, Брана - в одиночестве и без оружия?
– Сколь лестно твое мнение обо мне, если предполагаешь, что шпага в моих руках сейчас могла бы что-то изменить, - язвительно отозвался Вико.
– Я бы хотел соврать, что чувствую себя лучше, чем выгляжу, но, боюсь, выйдет не слишком убедительно. И в былые времена я не стал бы решать спор с тобой при помощи оружия, что уж говорить о сегодняшнем вечере. Я, как человек низкий, пришел предложить тебе весьма неблагородную сделку.