Иллюзия греха
Шрифт:
— Ира, но это как-то.
Настя даже не смогла сразу подобрать слова, настолько нелепой оказалась ситуация.
— Неужели вам не интересно, кто он такой? Какой-то посторонний мужчина навещает в больнице ваших родных, а вы так спокойно к этому относитесь.
— Слушайте, чего вы хотите от меня? Когда маманя их из окна повыбрасывала, а отец умер от горя, что-то никакой мужчина не пришел помощь предложить. Кинули меня, как кутенка в воду, и барахтайся как хочешь. А если потом в ком-то из этих сволочей совесть проснулась, так за ради Бога. А мне с ним встречаться
— Хорошо, оставим это, — спокойно сказала Настя. — Вы не помните среди знакомых своих родителей темноволосого симпатичного мужчину? Ему тогда могло быть лет сорок пять или чуть меньше.
— Нет, не помню. А зачем он вам?
— Нужен. Он говорит, что знал вашего отца. И мне нужно его найти. Я, честно признаться, очень надеялась на вашу помощь. Видимо, я ошиблась. Жаль Подумайте как следует, Ира. Его зовут Николаев Александр Иванович.
— Я же сказала — не знаю такого. Ну я не вру, ей-Богу, — вдруг по-детски жалобно сказала Ира. — Почему вы мне не верите?
Настя верила. Она понимала, что двадцатилетняя девушка, крутящаяся целыми днями с метлами, лопатами, тряпками, ведрами, разносящая еду, напитки и сигареты по торговым рядам, уже не находит в себе сил, чтобы интересоваться какимто мужчиной, который иногда приходит в больницу к ее искалеченным сестрам и братику. У нее совсем другие заботы, у нее совсем о другом болит голова, а если от этого неизвестного мужчины нет никакого вреда, то о нем можно и не думать. Думать надо только о том, как собрать денег на лечение маленького Павлика.
— Ира, а вы никогда не слышали от своих родителей о том, что у них есть знакомый врач?
— Нет, — девушка покачала головой. — Врачей не было.
— А кто был?
Ира подняла голову, и внезапно Настя увидела, как глаза ее наливаются слезами.
— Да никого у них не было! — сорвавшимся голосом выкрикнула она. Мамане спасибо, всех друзей от дома отвадила, и своих, и папиных. Она же сумасшедшая была, с ней разговаривать было невозможно. Бред такой несла, что слушать стыдно. Я помню, когда маленькая была, и тетя Нина приходила, и тетя Лида, и дядя Гриша Самсонов, папин друг. Так весело было, они смеялись, разговаривали, гулять вместе ходили и меня с собой брали. Все было как у людей А как Наташка родилась — так мать совсем свихнулась...
— Ира! — осуждающе произнес Стасов. — Ну что ты говоришь? Это же твоя мать.
— Да, свихнулась! — еще громче заговорила Ира. — Об этом все знали. И папа переживал, я же видела. Какое-то предназначение нам всем придумала и носилась с ним как с писаной торбой.
— Какое предназначение?
— Да откуда мне знать! Бормочет что-то, черт его разберет, что она там говорит. Добормоталась.
— Ира, — снова повторил Стасов, — так нельзя говорить о матери.
— А так, как она поступила, — можно? Можно, да? Всем жизнь покалечила, отца убила! Сволочь! Ненавижу!
Неожиданно она разрыдалась так громко и отчаянно, что у Насти
— Ладно, проехали, — буркнула она все еще дрожащим голосом. — Не обращайте внимания. Задавайте свои вопросы.
Разговор с женщиной из милиции выбил ее из колеи. Дядя Владик и его знакомая давно ушли, а Ира то и дело принималась плакать, хотя в общем-то позволяла себе эту роскошь достаточно редко. До десяти часов она успела съездить в центр, в книжный магазин, купила для Наташи учебник французского языка, как раз такой, как она просила, и, вернувшись домой, прилегла, чтобы дать отдых ногам. Около половины десятого хлопнула дверь — вернулся Георгий Сергеевич.
— Ира, вы дома? — послышался из прихожей его голос. Она сжалась в комочек и замерла. Если откликнуться, то придется выходить из комнаты и разговаривать с жильцом, а у нее слезы градом катятся. Конечно, Георгий Сергеевич — дядька добрый и славный, но он начнет приставать с расспросами — как, да что, да кто обидел, да отчего она плачет, а она еще больше разревется. Нехорошо перед чужими слабость показывать, довольно и того, что перед дядей Владиком и этой женщиной из милиции не сдержалась, сорвалась. Теперь корит себя, простить не может.
А плакать не хотелось еще по одной причине. Кожа и без того нездоровая, чтобы не сказать хуже, а от соленых едких слез, Ира это знала по опыту, прыщи раздражались еще больше. Все лицо начинало зудеть и чесаться, что само по себе достаточно противно, да и вид при этом делался — глаза б не глядели. Из кухни донесся шум льющейся воды, мягко хлопнула дверца холодильника — Георгий Сергеевич готовил ужин. Ира зажгла лампу над диваном, посмотрела на часы. Пора собираться на работу в «Глорию». Она покрепче стиснула зубы, чтобы не плакать, и встала.
— Так вы дома? — удивился жилец, услышав ее шаги в коридоре. — Я думал, вас нет. Звал, но вы не откликались.
— Я задремала, — быстро ответила Ира, отворачиваясь, чтобы спрятать лицо. — Устала очень, день был суматошный.
— Поешьте со мной, — предложил он. — У меня как раз все готово.
— Нет, мне идти пора. Да вы не беспокойтесь, я ела недавно.
Накинув на плечи легкую ветровку, Ира отправилась на вечернюю работу. Прямо возле подъезда к ней подлетел какой-то юнец с пачкой бумаг в руках.
— Девушка, можно вас на минутку? Мы проводим социологическое обследование к выборам. За кого вы будете голосовать?
— Отстань, — бросила она на ходу.
Но парнишка не отстал. Напротив, он пристроился рядом и пошел в ногу с ней, размахивая зажатыми в руке бумажками.
— Девушка, ну что вам, трудно ответить? У меня задание опросить сто человек в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, а вы как раз подходите. За кого вы будете голосовать на выборах?
— Отвяжись, я сказала.