Иллюзия вторая. Перелом
Шрифт:
Изумление от быстроты всего произошедшего, уже с изрядной долей уныния от осознания того, что мой корабль требовал ремонта и, возможно, даже капитального, сами собой добавились к общей картине маслом и только сейчас я услышал эхо, гуляющее в моей голове.
– Стооооой–ой–ой! – наконец-то отзвучало эхо знакомым голосом и замолкло.
– Хрусь, – в тот же момент ответила голосу нога и поспешила отключиться от внешнего, чтобы не заразить своей болью весь остальной организм, который эту боль тут же перестал ощущать.
– Наверное, шок, – видимо, разговаривая с болью, вслух
– Конечно, шок! Так растянуться! Тебе не помешала бы таблетка анальгина. А лучше – ампула.
– Анальгин? Зачем? – я отвечал своему невидимому собеседнику мысленно, но радость уже заполняла меня целиком…
Я узнал бы этот голос из миллионов других голосов.
– Твоя нога не сможет долгое время удержать боль внутри и должна будет выпустить её наружу. Вот тогда ты её и почувствуешь. Анальгин помог бы тебе сохранить ясность мышления, чтобы не отвлекаться на боль.
– Ты думаешь что сейчас мне прежде всего необходим ясный и незатуманенный болью ум?
– Конечно. Ясный и незамутнённый болью ум необходим всегда! Ведь по какой-то причине ты вышел из дома, ведь так? А путешествовать, пусть и с выдающимся, но перегруженным болью мозгом – не самое приятное из существующих занятий, даже если твоё путешествие обещает быть совсем недолгим.
– Ты прав… – все внутри меня ликовало, и несмотря на сломанную ногу, я был полон радости и счастья – полон как стакан, в котором вода держится только за счёт поверхностного натяжения самой жидкости, выпирая из этого стакана и колышась в такт малейшему к нему прикосновению, – ты прав, прав, тысячу раз прав…
Я так боялся расплескать эту воду и в тот момент более всего на свете хотел сохранить эту радость в себе.
Некоторое время, продолжая лежать неподвижно на прохладном бетоне, я с интересом наблюдал за своей конечностью, которая увеличивалась прямо на глазах.
Бетон был холоден и тверд. Холоден так, как бывает холодна лишь затхлая погребная сырость, когда ты быстро спускаешься в глубокий подвал за банкой соленых огурцов, и тверд, как эта самая банка.
Последний лестничный пролет, отделявший меня от солнечного и живого дня стал моим погребом, стал моей добровольной, и надеюсь, недолгой тюрьмой на пути к моему же счастью, а я сам на мгновение превратился в солёный огурец, потому что, как и огурец – я был мягкий и живой, а бетонный пол – как стеклянная банка – был твёрдый и искусственный, если хотите – был мёртвый. И чувствовал я себя именно так, как и должен был себя чувствовать солёный огурец в закрытой банке – тюремно, закрыто, замурованно. Ведь огурцу, для того чтобы покинуть банку, а мне, чтобы покинуть подъезд, была необходима всего лишь помощь чьей-то руки. Помощь простой человеческой руки. Однако, руки, находящейся внутри банки не было, как не было и руки, способной достать меня из моего каменного заточения.
Человеческие руки, способные помочь, сами по себе редко выходят гулять, а их обладатели предпочитают пользоваться лифтом, и мысленно прикинув что помощи ждать особо неоткуда, собравшись
Шарик, превращавшийся в огромный воздушный шар. В огромный сине-красный, местами даже лиловый шар с натянутой, как на барабане, резиновой кожей.
– Ахахаха, – притихший было в моей голове голос опять засмеялся, – думаешь не дождешься помощи?
– Думаю да, – мне удалось немного привстать и я опирался на стену и на здоровую ногу, – точнее, думаю нет, – я окончательно запутался, – думаю, не дождусь. Люди редко ходят пешком, – хоть и через силу, но я улыбнулся искренне и дружелюбно, адресуя свою улыбку окружающему меня пустому и гулкому, наполненному эхом пространству.
– Помощь уже в пути, – голос, казалось, знал о чем говорит.
– Если бы ты предупредил меня немного раньше, – совершенно без грусти и без упрёка произнёс я, – тогда бы я успел…
– Ни слова больше! – голос раскатисто засмеялся, – ни слова больше! – повторил он, – я предупредил тебя ровно тогда, когда это было необходимо. Да и могло ли быть по-другому?
– Но ты предупредил меня когда я уже падал, и я даже не успел воспользоваться твоим предупреждением – и вот – результат, – одними глазами я указал на пышущий полнотой, раздувшийся и пульсирующий голеностоп.
– Всё и всегда происходит вовремя, – голос продолжал гнуть свою линию, – не бывает ничего что происходило бы ранее или позднее намеченного срока.
– Хорошо, значит, это должно было произойти, – легко согласился я.
– А вот это уже совсем другой вопрос, – голос произнёс эти слова со смехом, словно предоставляя мне возможность самому подумать над случившимся.
– Постой, постой, – бросив беглый взгляд внутрь себя, я поймал внезапную мысль, – уж не хочешь ли ты сказать, что…
– Нет, – отрезал голос, – я ничего не хочу сказать. Ничего, кроме того, что ты хочешь сказать сам.
– Так ты сделал это специально?
– Но разве ты бежал не слишком быстро? – в голосе зазвучали вопросительно-оправдательные нотки.
– Возможно. Но я мог бы добежать и без травмы…
– Ну, наверное. Наверное, мог бы. Даже наверняка мог бы. Точнее, конечно, это возможно, – словно нехотя согласился голос, а потом немного помолчав, добавил:
– Да, да, ты мог бы добежать и без травмы. Только куда?
– Куда? – недоуменно повторил я.
– Да, – голос окончательно согласился со мной, – ты мог бы добежать и без травмы, но туда ли, куда бежал – вот в чём вопрос.
– Ага, – я кивнул головой, невольно задумавшись, – ты хочешь сказать, что…
– А может быть и нет, – голос пошёл на попятную, – откуда мне знать?
– Но…
– Никаких но! Что ты за человек такой если тебя смог остановить простой перелом! И если тебя ещё интересует твой конечный пункт – счастье, то спроси сам себя – зависит ли этот конечный пункт и изменилась ли дорога, по которой ты должен двигаться к нему из-за твоего падения?