Илья
Шрифт:
И почему-то этого взгляда Поликарп забыть не мог. Помаялся, пришел, упал на колени: возьми служить, хоть кем. Хочу при тебе быть. Илья подумал, не спуская с него внимательного взгляда, спросил про лошадей. Поликарп воспрянул: коняшек он любил, понимал, и они его понимали. Лошадок обихаживать - да ничего милей нет. Пока в деревне жил, конюшня на нем была. Так и стал конюхом при ильевом Сивке, с другими лошадьми тоже конюхи к нему обращались, если, скажем, вылечить или успокоить - тут Поликарп первый был.
Соколик никому не говорил, что он сын Ильи: хотел знать
Или: "Невестка мне - как дочь, даже лучше, но если бы не Илья Муромец - не поладили бы, наверно. Она с характером, да и я - ого-го. А он приходил, посидит, посмотрит на нас двоих так ласково, как будто бы мы семья. А мы и сами уже..."
"Поглядел на всё, помянул мужа-покойника добрым словом и ушел. А наутро - телегу двое пригнали, мешки с мукой, соленья в бочках. Говорят: Муромец прислал, будто должен он Евстафию был. Да какой там долг! Откуда? Только без этой телеги мы с детьми до весны бы, верно, не дотянули..."
Чем дальше, тем больше Соколик влюблялся в образ человека, представавшего перед ним из этих случайных упоминаний. Уже не мальчишестская гордость отцом- - непобедимым и знаменитым богатырем, а что-то большее росло в нем - вместе с пониманием, что он прикасается к тайне - трепетной и более значительной, чем богатырство. Он уже готов был, как Поликарп, упасть на колени и просить: "Хочу быть при тебе, хоть кем".
Он не сомневался, что дело, ради которого Илья уехал, простившись со всеми, было делом, стоившим того, чтобы посвятить ему жизнь и, если надо, - отдать.
Но как же такой человек не уберег мать? Не любил? Всем, вдовам дружинников, конюхам, стряпухам доставались его любовь и забота, а ей - нет?
Мучительны были мысли Соколика, и любовь его к невстреченному отцу была мучительна.
****
Жена Добрыни была в тягости - как и жена Алеши Поповича. Но Настасья Микулишна была уже не так молода, носила тяжело, часто бывала грустна и раздражительна. Добрыня старался порадовать жену, и ласковым словом, и каким-никаким подарочком. На рынок заезжал часто: бусы-платки посмотреть. В этот раз выбрал душегрейку, тонко вышитую, соболем отделанную. Просили много, выторговал чуть, но взял: очень уж глаз радовала. В который раз вспомнил Илью: вот кто умел торговаться! По-деревенски серьезно, уважительно и необидно. Даже иноземные купцы, знать не знавшие, кто таков Илья Муромец, уступали: как не уступить понимающему человеку! Эх, Илья, где ты сейчас...
В который раз вспоминая, как ходили за сапогами, первыми в жизни богатыря Ильи Муромца, проезжал сапожный ряд. И вдруг зашлось сердце узнаванием, как будто повтором. Перед сапожником
Да нет, не может быть. Илья много лет жил монахом, с тех пор, как исчезла его Алена... Алена. Соколику на вид лет пятнадцать, все совпадало. Неужели?
– Здрав будь, Соколик! Как сапоги, годные?
– Добрыня, жестами отгоняя лезущих под копыта торговцев всякой мелочью, подъехал к юноше. Сердце колотилось. Спросить?
– Здравствуй, Добрыня Никитич!
– Соколик поклонился. Ответил на вопрос: - Неплохие, но подошва слабовата. Похожу, посмотрю еще.
– Ищи-ищи, весь день ищи, все равно ко мне вернешься!
– бурно вмешался продавец.
– Смотри только - опоздаешь. Такие сапоги не залеживаются!
Добрыня слез с коня, взял под уздцы.
– Ну-ка, отойдем, вьюнош, - отведя в сторонку, негромко посоветовал: - У этого не бери. В сапогах я не знаток, это бы у Ильи спрашивать, но в людских хитростях разбираюсь. Крутит, неладно что-то с его товаром.
Соколик кивнул.
Так похоже кивнул...
Спросить?
Ну, например: "Ты на днях у моей матушки, Амельфы Тимофеевны, в гостях был, сказывала. А как твою величали, я и не ведаю".
Да, посол. С таким медвежьим изяществом только мешки ворочать, а не разговоры вести. Вон, мальчишка напрягся. Что с тобой, Добрыня? Ведь знаешь же ты давно этого Соколика, видел много раз, разговаривал с ним, с чего же вдруг сейчас тебе на ум невесть что пришло?
Добрыня обладал ясным, трезвым умом, всегда был логичен и холодноват, что и делало его отличным советником и послом. Но сейчас он сам себя не узнавал: метался и надеялся, не имея никаких к тому оснований, кроме неуловимого сходства, да и не сходства даже, а откликнувшейся вдруг памяти и проснувшейся тоски.
Добрыня не решился спросить, а Соколик, который ждал вопроса, не знал, ответил ли он бы на него. Это было то, что касалось Ильи, его жизни дело, и от него оба хотели получить свои ответы. И оба боязливо и страстно надеялись, что будет им у кого спросить.
Но в одном Добрыня себе не отказал: он ходил с русоголовым мальчишкой по рынку, пока они, наконец, не выбрали Соколику подходящие крепкие сапоги. Вдвоем.
Глава 30
Князя давно интересовали лесные глухие земли на востоке русской земли, за Окой. Богатырь Иван Годинович, тот, что убил жену за измену и никак не мог найти себе покоя, вызвался разведать те края да заодно и развеяться. В спутники ему Владимир предложил Соколика, который сам был родом из тех мест и мог служить провожатым. Соколик не спорил. На месте не сиделось.