Им помогали силы Тьмы
Шрифт:
Пальцы Хуррем снова надавили на лоб, Малаку выждал несколько мгновений и задал следующий вопрос:
— Где вы находились вечером три дня назад?
Помимо воли в мозгу Грегори всплыло изображение.
Он старался изо всех сил сосредоточиться на другом — на кирпичной стене, мысленно разглядывал ее кладку, пучки травы наверху, наплывы раствора, трещины на кирпичах, — но все было тщетно: сознание его вспышками возвращалось к первоначальному изображению. Хуррем заговорила бесстрастным и монотонным голосом:
— Он сопротивляется, но ничего не может с собой поделать. Это был теплый летний вечер, поэтому он сидел
— Матерь Божья, защити нас от лукавого! — завопил по-французски Купорович. — Это все дьявольские козни, без нечистого тут точно не обошлось — я знаю!
Толстые губы Малаку сложились в неприятную ухмылку, и он сказал на плохом, хотя и беглом французском:
— Вместо того чтобы призывать Пресвятую Деву, вы бы, милейший, лучше упоминали в более уважительных выражениях Властелина сего мира.
Переключив внимание обратно на Грегори, он сказал уже по-немецки:
— Итак, господин Саллюст, расскажите же мне о том доме, где вы провели тот вечер и ночь.
Все еще не в силах поверить в существование таких могущественных психических возможностей человека, Грегори изумленно уставился на доктора: Хуррем очень точно описала тот вечер, когда они приехали с Купоровичем на побывку перед отлетом на задание и действительно сидели с Эрикой и Мадлен в саду древнего фамильного особняка сэра Пеллинора, в его поместье Гуэйн Мидз, на самой границе Уэльса. В тот вечер было тепло, и после обеда они все вместе перешли в сад. То, что Хуррем так легко и просто удалось проникнуть в его подсознание, потрясло его, повергнув в смятение; различные мысли, и образы беспорядочно проносились в его голове, предоставляя Хуррем долгожданную возможность полнее отвечать на вопросы, которые задавал ей отец.
Хуррем заговорила снова:
— Это господский дом, старинный особняк, значительно больший, чем Сассен, в нем много комнат. Я вижу просторную спальню. В ней стоит большая кровать с высоким балдахином. Он делит эту постель с той белокурой женщиной. Я вижу ее уже в другой комнате, значительно уступающей первой по размерам. В ней много папок с документами, а женщина печатает на машинке. В более современной постройке, крыле особняка, расположены большие гостиные. Теперь в них стоят рядами койки, на которых лежат молодые мужчины. Между рядами ходят женщины в форме сестер милосердия. Видимо, это крыло превращено в госпиталь. Сейчас я вижу уже другую часть сада. Здесь располагаются на скамейках, которые стоят по краям большой лужайки, выздоравливающие в военной форме, у некоторых из них костыли. Все они — офицеры британских ВВС, и ни одного охранника в немецкой форме не видно. Следовательно, этот госпиталь находится где-то в Англии.
Малаку встрепенулся и удивленно поднял черные брови.
— Хуррем, ты в этом уверена?
Грегори, безуспешно пытаясь бороться с самим собой, был вынужден снова возвратиться в мыслях к предыдущей сцене, и Хуррем через мгновение сказала:
— Да, именно так. Они не могут быть военнопленными. Один из них чистит
— Черт побери, — вскричал доктор, живо вскочил на ноги и положил пистолет на письменный стол. Потом, сделав в воздухе несколько быстрых пассов перед лицом Хуррем, вывел ее из гипнотического транса, а затем обратился к Грегори:
— Мистер Саллюст, я должен принести вам свои глубочайшие извинения. Ваш истинно германский пруссаческий акцент и манеры истинного немецкого офицера настолько безукоризненны, что моя дочь была искренне уверена в том, что вы — немец, и немец до мозга костей. Я, знаете ли, тоже, бывает, ошибаюсь в подобных вещах и принимал вас за германского офицера, пока мне не пришлось проверить свои подозрения не совсем обычным методом, и я понял, что заблуждался. Понимаете, просто невероятно, чтобы союзники доверили столь ответственную миссию немцу, и мы пришли к выводу, что наше донесение перехватило гестапо и подослало вас к нам. Спасибо Всевышнему, ни вы, ни мистер Сабинов не пытались оказать сопротивления, когда я держал вас на прицеле, потому что я бы стрелял без малейших колебаний, не раздумывая о последствиях. К сожалению, я заставил вас провести не слишком приятные минуты под дулом пистолета. Умоляю, примите мои самые сердечные и искренние извинения за столь суровое испытание.
Испытание — это, пожалуй, было слишком мягко сказано, чтобы правильно охарактеризовать те ощущения, которые Грегори и Купоровичу пришлось испытать, когда Хуррем их обезоруживала. Даже и после извинения доктора оба разведчика чувствовали себя не совсем уютно, с подозрением поглядывали на доктора и ожидали с его стороны новых выпадов.
— Ваша ошибка, господин доктор, вполне извинительна, — великодушно простил Грегори гипнотизера. — Когда жизнь вынуждает меня играть роль германского офицера, я, признаться, настолько вживаюсь в образ, что даже думаю по-немецки. Да и опыт у меня для подобного лицедейства накопился достаточно солидный. Еще слава Богу, что вы обладаете столь редкими и удивительными способностями узнавать истину безболезненно. Мне часто приходилось слышать о передаче мыслей на расстояние, но я никогда не предполагал, что самому доведется участвовать в демонстрации этого удивительного дара, которым наградила вас природа.
Малаку покачал головой.
— Это не природный дар. Любой человек может развить в себе такие способности. Самое главное — это подготовить такого талантливого медиума, как Хуррем. Ведь читать чужие мысли как свои собственные — талант и, кроме того, для этого потребовалось много лет тренировки и безграничное терпение. Передача мыслей напрямую от гипнотизера к реципиенту и обратно — значительно более легкая процедура. Я ведь посредством телепатии сообщил сегодня Хуррем, что готов принять вас, точно так же я общаюсь со своим слугой. Помолчите-ка минутку, и вы увидите, как это делается.
Разведчики с любопытством наблюдали за гипнотизером, который на несколько мгновений прикрыл веки и посидел неподвижно, сосредоточившись. Вскоре он очнулся и продолжил свой рассказ:
— Знаете, вам необычайно повезло: у меня в погребе имеется богатый выбор хороших и тонких вин. Чтобы закрепить дружбу, мы откроем бутылку чудного рейнвейна урожая 1920 года. Я только что на ваших глазах мысленно приказал слуге спуститься в погреб и принести ее.
Выждав секунду, Грегори поинтересовался: