Имбирь и мускат
Шрифт:
— Неужели ты ничего не слышала?! Все об этом знают, — сказала Рупия.
— Кто — все?
— Ну… вообще все.
О Найне знали братья Карама, их жены и большинство сикхов в гурудваре. Пьяри не поверила, что столько народу слышали сплетни и ни словом не обмолвились Караму. Отрицания Сарны показались ей фарсом.
— Найна тоже должна об этом знать. Странно, что она тебе не открылась, — добавила Рупия. Пьяри была немногословной в том разговоре, стараясь ничего не признавать и не отрицать.
Позже она поделилась новостями с Найной. Та нисколько не удивилась:
— Ну и что, в Индии
— Вот я и не понимаю, почему все молчат? Особенно когда ми говорит, какая она самоотверженная мать.
— Ну, ты ей ничего не сказала. Раджан тоже не считает меня сестрой, хотя узнал об этом много лет назад. Если уж ее собственная плоть и кровь не желает иметь дела с правдой, то посторонние и подавно. Интересно, что известно твоему питхаджи? — спросила Майна.
— Ничего. Он ничего не знает. Это точно. Я в этом совершенно уверена. Он бы не стал молчать, особенно когда ми обвиняет его во всяких злодеяниях. Порой меня так и подмывает все рассказать отцу, чтобы он поставил ее на место.
Позже тем вечером Пьяри отправилась в гости к подруге, а Найна пошла наверх проведать Сарну. Та все еще лежала в постели и ничего не сказала о ее оплошности, зато горько жаловалась на Персини. Устные излияния отдавались в ее желудке, который шипел и бурлил, точно туда всыпали целую упаковку соды. Найна посоветовала ей пораньше лечь спать и спустилась в гостиную, чтобы отдохнуть от изматывающих причитаний матери.
— Где Сарна? — спросил Карам, оторвавшись от газеты. Он лежал на диване, скрестив ноги. Верхние пуговицы его темно-коричневой рубашки были расстегнуты, из-под нее торчали белая майка и седые волосы.
— У себя, — ответила Найна, устраиваясь в кресле, — Ей нездоровится.
— Опять что-то с животом?
Она кивнула:
— На этот раз он бурчит.
— Ох уж эта Персини… — Карам сложил газету, снял очки и стал тереть глаза. Кожа под его пальцами сминалась темно-серыми складками. Он моргнул несколько раз, точно от этого размытые очертания перед ним прояснялись.
— Какой прогноз на завтра? — спросила Найна, чтобы о чем-нибудь поговорить.
— О-ох… — Карам засмеялся и таинственно покачал головой. — Смотря где. — Словно шаман перед вызовом дождя, он начал готовиться к ритуалу: снова надел очки, поправил воротник и зашуршал газетой. Найна улыбнулась в ожидании. Для нее он и был настоящим шаманом в доме, мудрым и невозмутимым даже в самые беспокойные дни. Разговор с Карамом всегда приносил Найне желанную перемену настроения.
— В Манчестере завтра минус один, а здесь — минус два. Странно, обычно на севере бывает холоднее, особенно в январе. У них дождь, а у нас солнечно. Не то что в Москве — минус девятнадцать! Бр-р-р. — Карам поджал плечи, словно от холода. — Где сейчас благодать, так это в Бангкоке — там двадцать восемь градусов тепла. — Он обмяк и прикрыл глаза, будто жмурясь на солнышке. — Малооблачно и влажно. В Сиднее получше: двадцать шесть и ясно.
Дневная суета потихоньку забывалась, пока Найна вслед за Карамом совершала метеорологическое путешествие.
Карам продолжал зачитывать прогнозы для разных городов. Сколько мест, сколько событий! Везде не побывать. Наводнения, засухи, ураганы… Погода — это история Земли и непредсказуемая движущая сила ее обитателей. Он следил за капризами природы, как лишенный крыльев — за полетом птицы.
Наконец Карам дочитал и опять снял очки.
— Надо? — Он протянул Найне газету.
Та помотала головой. Пышные волнистые волосы закачались у ее лица, подчеркивая болезненную худобу. Найна читала медленно, а теперь и подавно не смогла бы сосредоточиться на таком сложном деле — слишком утомилась. Учебники по медицине она одолела с большим трудом и с тех пор не брала в руки английские книги, только время от времени просматривала газеты.
— Нельзя во всем полагаться на слова других, — сказал однажды Карам, когда Найна приехала ухаживать за Сарной. Она приняла его слова за упрек и всякий раз, попадая в дом на Эльм-роуд, читала «Таймс». Притпалу тоже это понравилось. «Ты теперь почти ученая», — дразнил он, когда Найна брала у него «Дейли телеграф». После смерти мужа она подписалась на «Таймс». Карам одобрил бы, если б узнал, но они были еще слишком чужими, чтобы делиться такими новостями. И все же со временем, когда недуги Сарны раз за разом сводили их вместе, они начали притираться друг к другу. Спокойная речь Карама, его тихое присутствие успокаивали Найну после бурных встреч с матерью. А готовность Найны выслушать, умиротворенность и широкая улыбка, которая таяла на ее лице, точно масло, в свою очередь утешали Карама.
Он встал и потянулся, а потом размотал тюрбан. Его редеющие седые волосы были стянуты в тугой узелок. С красной полоской вокруг лба он был похож на индейца какого-то древнего племени. Найна могла с уверенностью сказать, что в ту минуту Карам смотрел в зеркало, хотя делал вид, что нет. Сняв ленту, он попытался стереть отпечаток на лбу, раздумывая, как поговорить с Найной о ее худобе, чтобы она не сочла его слова критикой. Тут у него забурчал живот, и все решилось само собой.
— Поужинаешь? — спросила Найна.
— Нет, нет. — Карам все еще переваривал праздничные яства. Вдруг он передумал: — Хотя перекусить можно, если ты составишь мне компанию.
— Ой, я так объелась! — Она тяжело вздохнула. После жирной Сарниной стряпни у Найны появлялось чувство, что она сыта на три дня вперед. Еда была как сама Сарна: усваивалась только в небольших количествах. — Я могу тебе что-нибудь разогреть, мне не трудно. Там много всего осталось.
— Мм, неохота есть в одиночку. Обычно Сарна со мной ужинает…