Имбирь и мускат
Шрифт:
— Минутку, б-джи. Это очень серьезно? Это… рак?
— Рак?! Ну что ты! Нет, конечно. Пустяки, ей сделают операцию, а на следующий день уже выпишут. Ну все, она у телефона…
— Глупенькая, она совсем перепугалась, — услышала Найна голос Карама, прежде чем в трубке раздался хрип Сарны:
— Ты приедешь или нет?
— Матушка, я очень переживаю. Ты меня напугала, когда заявила, будто у тебя рак. Что происходит?
— А почему ты спрашиваешь? Твое решение зависит от тяжести моей болезни, так получается? Если у меня не рак, то всем плевать,
— Нет, матушка, нет. — Найна попалась в ее западню.
— Прекрасно, можешь не приезжать, — скрежетала Сарна. — Мне никто не нужен, я сама справлюсь. Как всегда.
— Я приеду, — отчетливо проговорила Найна и под руководством Оскара продолжила: — Я ведь не об этом говорю. Мне просто нужно знать, что не так.
— Да все не так! — вскричала Сарна, позабыв о больном горле, и сразу же зашлась в приступе кашля.
Найна в отчаянии поглядела на Оскара.
— Я только сказала, что это похоже на рак, — прохрипела трубка.
Найне не хотелось ехать к матери.
— Вот и не надо. Ты вроде бы решила, что больше не будешь ей помогать, — напомнил Оскар.
Она поджала губы. От постоянного прикусывания они побагровели и стали похожи на переспелые вишни.
— Знаю. Что же мне делать?
— Как — что? Откажись.
— Это не так-то просто. Я себя чувствую плохой… виноватой, — сказала Найна, опустив сразу несколько определений, которые Оскар увидел в ее глазах: никчемной, подлой, напуганной, злой. — Не могу я отказать, когда она нуждается в моей помощи.
Сомнительный диагноз Сарны был в определенном смысле правдой. Внутри ее жил и рос страшный обман. С годами он укреплялся в сознании, отравлял душу и постепенно поражал все доброе и правдивое. Ибо это были не просто лживые слова, а целый клубок чувств: вины, стыда, гнева и страха. Их железная хватка отбирала последние силы. В Сарне эти чувства не пробуждались и угасали, как у обычных людей, а жили в ней постоянно, стали ее главной движущей силой и, точно раковые клетки, быстро росли, принимая всевозможные формы и размеры. Каждая ее мысль, поступок, слово или физическая боль уходили корнями в ложь. Сарна боролась со своим прошлым, как с инфекцией, с чем-то, что надо выкорчевать и истребить. Она так увлеклась этой войной, что стала уязвима перед другим вирусом: смертельной напастью отрицания, которая дала метастазы и заняла ее душу.
Пока Сарна лежала в больнице, семья узнала, что за операцию ей сделали. Сарна была еще под наркозом, когда в палату вошел врач, делающий обход. Она полулежала на груде подушек: волосы убраны в тугой хвост, отчего бледное лицо казалось еще более строгим. Пока доктор ее осматривал, она не двигалась, и только глаза вяло перекатывались под веками. Найне это движение показалось зловещим: Сарна будто бы пыталась очнуться и увидеть, что происходит вокруг ее ложа.
Хирург снабдил их краткими сведениями:
— Анестезия еще действует, все прошло хорошо.
— Так быстро? — Карам поправил галстук.
— Да, миссис Сингх очень повезло. Она ведь не певица? — поинтересовался врач.
— Смотря что вы считаете вокалом, — ответил Карам. — Она довольно часто берет высокие ноты, если честно.
Хирург сдержал улыбку.
— Я только хотел сказать, что обычно узелки в горле образуются у певцов, чаще оперных. Они так и называются — «узелки певцов». Понятное дело, их удаление часто приводит к нежелательным последствиям.
Сбитый с толку, Карам попросил врача рассказать поподробнее. Выслушав доктора, он спросил:
— То есть выходит, моя жена заработала себе опухоль тем, что много разговаривала? — Его губы растянулись в злорадной усмешке.
— Хм, довольно трудно сказать наверняка, мистер Сингх. — На этот раз врач не выдержал и улыбнулся. — Я не знаю вашу жену и ее вокальные… привычки. Но подобные узелки часто возникают от перенапряжения голосовых связок.
Карам ухмыльнулся и чуть не захлопал в ладоши от восторга. Когда хирург вышел из палаты, он повернулся к Найне и Пьяри, которые сидели по обе стороны от Сарниной кровати и тоже улыбались. Увидев, что глаза матери снова задвигались под веками в молчаливом упреке, Найна тут же посерьезнела.
— Я всегда удивлялся, как ей удается столько кричать. Хоть бы раз сорвала голос! У меня даже возникало чувство, что у нее изо рта вот-вот вывалится язык — так она усердно им работала. — Карам подошел к кровати и присмотрелся к Сарниному горлу.
— Теперь ясно, почему она не пускала тебя к доктору Джасгулу. Не хотела, чтобы мы знали, — предположила Пьяри.
— Точно! — Карам хлопнул ладонью по железному каркасу кровати. — Я должен ей что-нибудь сказать. Она убеждена, что никогда не повышает голоса. А я, видите ли, всегда ору. Надо поставить ее на место.
— Питхаджи, она тебе не поверит.
— А я еще раз спрошу доктора — при ней.
К сожалению, врач больше не заходил в палату во время их визитов, а значит, преподать жене урок Карам не смог. Первые дни дома она очень страдала, и Караму опять не удалось с ней поговорить.
— Не понимаю, почему она так плохо себя чувствует? Можно подумать, ей заменили бедренную кость, — жаловался он Найне и Пьяри, которых посещали похожие мысли.
Желание разговаривать в Сарне было таким сильным, что она то и дело пыталась что-нибудь сказать, но за слабым шепотом следовал приступ кашля.
— Матушка! Несколько дней тебе вообще надо молчать! — ругалась Найна, а Карам давал жене ручку с бумагой. Сарне пришлось последовать их совету, а потом она нашла иной выход из положения. Когда Сарне что-нибудь требовалось, она брала пульт управления и включала телевизор на всю громкость.