Имена любви

Цветков Алексей

Cat's cradle

вот кровать на ней подушка тень струится с потолка дело к вечеру подружка я спою тебе пока наша бедная каютка аккуратна и мала не горюй моя малютка уплывем и все дела птицы бледные как будто рыбы грустные в воде никому не видно пункта назначения нигде все явления природы прочь словами на губах спят отмучившись микробы в очень маленьких гробах спи уткнувшись в бок подушкин если по сердцу процесс мчится пушкин вьется пушкин но всему придет дантес даже нам с тобой малышка носом в теплое плечо сказку на ночь где же книжка не написана еще остаются неизвестны жертвы ядерной войны все мои простые песни все безумные твои

Рассказ сироты

он

карточку вынул с покойным отцом селедку соленым заел огурцом румянцем подернулось рыло ну слушайте значит как было покойный папаша он здесь как живой был тверд арматурой но слаб головой и выставил грабли на память чтоб часто в колодец не падать смотрели по ящику поле чудес потом припустили трусцой через лес там звезды в глаза как булавки спиртным разживаться у клавки ответь мне украйна и туркменбаши на что нажрались на какие шиши в избе где ни лука ни хлеба метни-ка селедочку слева бежим себе значит внутри аппетит а сверху стрекочет оно и летит на русскую землю садится вся в зубьях железная птица выходит зеленый ушами пушист на морду нормальный немецкий фашист а может вообще штурмбанфюрер аж чуть с перепугу не умер родитель хоть был не философ но храбр без слова зеленого хрясь между жабр но чем-то сверкнул этот житель и в пыль разлетелся родитель тут я спохватился но сразу облом другие фельдфебели в сотню числом отделали вмиг как хотели и в свой израиль улетели я пыли отцовской с пригоршню собрал чтоб знали в милиции что не соврал такая стеклянная вроде в стакане держу на комоде чума ты очкарик глотай по второй за то что папаша народный герой зеленым позор анашистам и всем оккупантским фашистам печально икая он кончил рассказ и рылом надолго в капусте увяз пока расширялась большая вселенная сну не мешая

«чтоб ничком в это зарево речки с угрями внутри…»

чтоб ничком в это зарево речки с угрями внутри черный гриб-ночевик и бычками по обручи бочку раз кукушка-норушка твое остальное умри весь измучишься жить если впредь пропадать по кусочку тускло дневи во мрацех так выспать из плеска весло перечислить в сопращуры иже зареза редедю что ни утро то в чуни с которой ноги повезло фотокарточку квасом всердцах и в ягдташ по медведю шустро блядина речка но каждому жидко в конце будто блеклое болдино бородино и непрядва вальс в лесу из отверстий фальцет о татарском отце столько мужества и торжества хорошо что неправда то ли марш нереститься в залитые квасом луга из медвежьей икры набежало героев и ладно вся кощеева хунта и ты дорогая яга разве я себе тихо сиди или жуй меня жадно кто стрелок в соловья или голову в пах попинал стихотворно восславлен илюша ты помнишь алеша только здесь неудобно откуда понятен финал фотошопом пейзаж перекошен и стязи падоша

Сказки Пушкина

на руслане росли в ковылях на людмиле чуди с водью в ботве учиняли отлов а чужих чародеев уволь не любили тут своим не наплотничать дыб да колов лейся в песне содом если в сердце гоморра но чем шире душа тем темней города бей своих чтоб чужие на борт черномора то-то ряби в очах и в руке борода тридцать три из трясины в торфянике вязком в пользу мужней науки жена сражена булаву в чистом поле на голову с лязгом раньше думал такой а потом не нужна с фсб на васильевском спуске в повозку больно все напоследок русалку хотят и баюн ваш ученый пейсатый в полоску пусть попляшет покуда мы топим котят расстилайся славянская в банях услада близко музыка сфер репродуктор в метро спой нам оперу глинки о брани руслана с головой если сердце на рельсах мертво

«вот на линованном листе письмо…»

вот на линованном листе письмо теперь таких не пишут сразу в аську и в скайп с ушами шасть и ну трещать а тут листок буквально из бумаги его с проклятием или мольбой бывало сунешь в щель и долго ждешь прощения или разрыва в кровь молчишь в уме взаимно с адресатом потом ответ но ты допустим умер или сменил внезапно пмж с натужным скрипом повернулся шар в пространстве и обратно не вернется и вдруг смотри одно из этих желтых дошло сюда но я отнюдь не тот кому написано и раз пятнадцать я сбрасывал хитиновый хитон седея и мужая отраженьем теперь читаешь и даешься диву как боль его бледна и гнев нелеп он был тогда поэт и мы дружили я отвечал из сенеки цитатой из утешенья матери я знал он мне ответит превзойдя размолвку но повернулся шар и он ушел во мрак струится школьная линовка на ней вселенная висит неловко где встретиться вовеки не смогла с его проклятием моя мольба

Сестра

чуть ночь и часовые стоя спят тебе впотьмах меня понять нетрудно где в точности я источаю смрад молчу ничком в пыли

и пахну трупно сверкнула бронза белый свет погас пора бы погребальные услуги ни шороха не будет кроме нас вороны в ступоре и псы уснули пускай креон с три короба наврет повергнув в трепет хор и корифея здесь только ты мне город и народ куда неверной кровью багровея звенит от семивратных стен верста кому была так велика всегда когда лежишь и шлем пернатый пуст единственный для тени собеседник опарышей самозабвенный хруст вороний грай в листве маслин соседних твоя страна соломинка в костре не родина а родинка простая на треснувшей от жара кожуре пока внутри слышнее шум распада теперь не пленник тела и тепла останься гибель небольшим ушибом пой ненависть как я люблю тебя которая сейчас придет с кувшином пролить вина поговорить во мгле со мной и кротко повисеть в петле встань мертвая моя пора домой нам истлевать в любви а им на плаху ты не отринула что было мной за то что я погиб и дурно пахну мы верные потомки тех живых как плоть твоя нежна моим фалангам теперь не он а я тебе жених на ложе звезд в забвении прохладном как ослепительно судьба проста с изнанки всех земных отчизн и родин где труп твой брат тебе и тем свободен что скован цепью кровного родства и если ты осталась у меня как радостно что рано умерла

«отстрекотала в полночь речь…»

Молчи…

Ф. Тютчев

отстрекотала в полночь речь досказаны все сказки настало время поберечь голосовые связки еще губами шевельну но воздуха не двинут и можно слушать тишину откуда голос вынут снаружи город и семья шарманщица разлука а в голове была всегда дыра без слов и звука душа согласна осязать она увидеть рада но то чего нельзя сказать ей пробовать не надо так много нашумели бед что жить на свете жалко у тишины обмана нет не тронь ее шарманка когда погаснет гул молвы как в песне гайдна свечи мы вспомним все что не могли доверить прежней речи тем повелительней ответ хотя вопрос напрасен что мир молчащий слову вслед так пристален и ясен

«человек продолжается в детях…»

человек продолжается в детях для наставника честь ученик у меня получается в этих ложноперистых и кучевых если следуют правилам жанра айвазовские в небе валы никакому живому не жалко до костей состоять из воды краток срок и параграф при этом предусмотрен в уставе творцом хоть и был минеральным предметом но из гроба восстать огурцом будь ты пушкин собой или кушнер эвкалипт или ягель какой по условиям найма допущен сбыться облаком или рекой за пределами граней и линий с ремеслом уравняется дар если зависть слипается в иней то любовь превращается в пар от любви не останется пользы но и в зависти нету вреда лишь прольет равнодушные слезы над землей грозовая гряда

«кто любили меня по способности сил…»

кто любили меня по способности сил или просто терпели как трудного брата от души бы себя хоронить пригласил если без вариантов и смерть это правда я бы взял их туда где теряется нить где скоблят на столбе недалекую дату и ни трости надломленной не преломить ни курящийся лен угасить кандидату там всегда спозаранку команда дружна размотали веревки нарезали дерна потому что пиздец и в дорогу нужна справедливая смерть если жизнь непритворна вот и все именины а дальше увы напоследок в комической роли скелета ощутить где кончаются фазы луны и в рулетку свиваются стороны света или поп налетит только поздно спасать больно набело речи у них без помарок но попробуй из ящика честно сказать что старался но был никому не подарок остается к столу и в котел по рублю омочить чем привыкли причину поездки только я вас и так без возврата люблю и другой в дневнике не имею повестки

Три фиктивных подстрочника

I

с первыми курантами юношества нас повели отражаться в зеркале она говорила прямее подбородок не поворачивайся чересчур резко потому что внезапный взгляд проницает глубже кожи и тошнит хоть и превратило обезьяну в энгельса это стекло и нетерпеливых ранит она давала домашнее задание воды в миску и пробовать на мягком это одно из самых бережных искусств но неуч тычется ощупью это одно из самых бережных искусств потому что никогда не пригодится бедный энгельс в прозрачной клетке он кровоточил когда я пробовал бриться если занавесить на ночь наволочкой она пузырем от неслышного ветра потом смирился и никогда не смотрю комната смеха сквозь невидимые миру