Именем человечества
Шрифт:
– Да что ты заладил: собирай, собирай! Сам вижу теперь, что надо. Вот ты и напиши мне адрес института.
– Зачем вам адрес?
– А ты пиши, пиши, раз я говорю.
Чалый вырвал из блокнота листок и, набросав адрес, протянул его Силкину.
– Что еще?
– А больше ничего. Сейчас соберусь и полечу. Мне как раз в городе надо побывать, сына навестить. Вот я все и сделаю разом.
– Да вы в своем уме?! Меня специально оторвали от дела, дали вертолет. Завтра в шестнадцать часов у Колесникова доклад. А он – «сам полечу, сына навещу»... Вы представляете, когда вы доберетесь
– Знаю, все знаю, а вещи Максимовы передам только ему в руки.
– Вы что, не верите мне? – Чалый снова вынул из кармана красную книжицу.
– Ас какой стати должен я верить тебе и этому твоему мандату? Для меня слово Максима – закон!
– Ну, хорошо, черт возьми! Полетим вместе, передадите все лично Колесникову. Идите собирайтесь, я подожду.
– Вот это другое дело. Я живо, ждите меня вон там на опушке, – кивнул Силкин в сторону дороги на аэродром.
4
Возвратясь в избу, Степан достал со дна сундука сверток с бумагами и тонкий, голубоватого металла диск и, уложив все это в полиэтиленовый пакет, сунул в свою охотничью сумку. Туда же положил буханку хлеба, кусок сала, достал из комода паспорт и все имеющиеся у него деньги и направился было к выходу, но, не дойдя до порога, остановился, сел на табуретку, снова вынул пакет:
«Нет, не мог Максим просто так забыть все это. Сам же говорил, дороже диска и бумаг у него сейчас ничего нет. Что-то тут не так. Да и этот парень в кожанке... Подозрительный какой-то. И где-то я, вроде, видел его... Такой и ограбить горазд. Особенно там, в городе...» – Степан медленно поднялся, с минуту походил по избе, затем решительно вышел и направился в конец огорода, где стояла полуразвалившаяся, давно не топленная баня.
Здесь он отодвинул доску рассохшегося пола и, уложив там пакет с бумагами и диском, присыпал все тщательно землей и, водворив половицу на место, захлопнул и припер колом соскочившую с петель дверь.
– Пусть лучше поругает меня Максим за непослушание, чем провороню я его добро, – пробурчал он себе в бороду и, не заходя больше в избу, направился к дороге на аэродром.
Чалый ждал его у самой опушки леса:
– Все взял? – пронзил он Силкина нетерпеливым взглядом.
– Да что ты привязался ко мне как банный лист! – вскипел старик. – Что надо, то и взял. Пошли на твой вертолет.
– Ну, смотри!
Больше они не проронили ни слова. Но на полпути к аэродрому, где дорога ныряла в небольшой овраг, Чалый вдруг остановился и крепко ухватил охотника за плечо:
– Стой. Хватит играть в прятки, старый хрыч! Давай твою сумку – и марш обратно, если жить хочешь.
– Ты чего это? – дернулся Степан в сторону.
– Ну-ну, без шалостей! – в руке Чалого блеснул револьвер.
Он сорвал с плеча старика сумку и запустил туда свободную руку, потом вытряхнул содержимое прямо на землю:
– Так вот ты как! Решил обвести меня вокруг пальца! __ Чалый приставил револьвер к груди охотника, – Сейчас же веди меня в свою берлогу и выкладывай все, что оставил тебе Колесников. И не вздумай вильнуть в сторону или крикнуть. Мигом укокошу!
Силкин опустился на корягу, с ненавистью
– Никуда я с тобой не пойду. И вещей Максимовы тебе не видать как своих ушей. А пушки твоей не боюсь, пожил я на этом свете. Тьфу на тебя, ирод поганый!
– Ах так! – Чалый поднес револьвер к его виску. Потом медленно отвел руку, спрятал оружие в карман:
– Ладно, пошутил я, старик, – он сел рядом с Силкиым, раскрыл пачку сигарет. – Кури!
Силкин бросил на него презрительный взгляд.
– Он что, родственник тебе, этот Колесников? – спросил через минуту Чалый.
– А тебе что?
– Да ничего. Больно уж ты за него стараешься. А пиджачишко-то у тебя, смотрю, совсем расползся.
– Ничо, мне не женихаться, – коротко бросил Силкин.
– Женихаться не женихаться, а не век тебе с ружьем ходить. Сляжешь – некому будет воды подать.
– Ты это к чему?
– А к тому, что о себе подумать пора, о своей старости.
– От старости не спрячешься.
– Ясно, не спрячешься. А обеспечить себе сносную жизнь на старости лет надо. И я мог бы помочь тебе в этом. Видал? – Чалый вынул тугую пачку сторублевок. – Бери вот. Тут десять тысяч. Ты таких денег отродясь в руках не держал. И за все это – барахло Колесникова.
– Ты что, купить меня хочешь?!
– Да брось ты, дядя Степан! В твои ли годы бросаться громкими фразами. Купить, продать... Жить-то тебе осталось!..
– Сколь смогу, столь и проживу. А Иудой не был и не буду.
– Ну вот еще – Иудой! Я же не на убийство тебя подбиваю. Или, думаешь, последнего добра хочу Колесникова лишить? Не беспокойся, он себе еще не один такой кругляшок достанет. А мне он во как нужен! – Чалый полоснул себя ладонью по горлу. – Скажу тебе прямо, старик: не доставлю я этот диск кому надо – не жить мне на свете.
– Та-ак... Ты, значит, шкуру свою спасаешь, а мне из-за этого подлецом стать?
– Да кто узнает, дядя Степан! Скажешь Колесникову: стянули, мол, диск. Украли и все тут! А денежки твой.
Вспомнишь еще меня на старости лет. Добром помянешь. :На, держи на здоровье! –он сунул пачку Силкину в карман.
Тот сразу вскочил:
– Какая же ты гнида поганая! На какую пакость старика подбиваешь! Продать друга, который мне все равно что сын родной. И как у тебя язык поворачивается предлагать такое? А деньги твои... Подавись ими, ирод окаянный! – Силкин выхватил пачку из кармана и швырнул ее Чалому в лицо.
– Ну, хорошо! – Чалый снова выхватил револьвер. Лицо его побагровело, руки тряслись. – В последний раз спрашиваю: отдашь диск?!
Силкин только отвернулся.
– Так получай же, чучело лесное! – он стукнул охотника рукояткой револьвера по голове и, оттащив его об мякшее тело подальше от дороги, быстро зашагал обратно в Вормалей,
Нужно было перетряхнуть всю избу Силкина, прежде чем соседи хватятся.
От четвертого – первому
Рекомендательное письмо в институт получено. Завтра Учительница покидает Кисловодск. Дальнейшее наблюдение за Кандидатом поручаю Толкачу. Связь с Учительницей организую через него же, используя проводников кисловодских поездов. Жду дальнейших указаний.