Именем человечества
Шрифт:
– Все ясно, милый. Какие же мы были чудаки! Значит, все? Конец?
– Все, Танюша! – он вскочил со стула, обнял ее за талию, хотел закружить по кухне. Но вдруг побледнел, пошатнулся, снова опустился на стул:
– Прости, родная, мне действительно лучше лечь. Устал я очень...
2
Это было впервые, что она влетела в кабинет главного врача без стука, прямо с улицы, даже не сняв пальто.
– Андрей Николаевич, дорогой мой, поздравьте меня! И всех нас! Все кончено!
– Генератор работает?
– Он давно работает. Но только сегодня ночью Максим понял, что излучаемого потока достаточно, чтобы предотвратить цепную реакцию.
– Значит, победа?
– Победа!
– Поздравляю, Танюша! – он взял ее за руки.
– Да поцелуйте же меня, мой добрый милый рыцарь! И не успел он опомниться, как гибкие руки Тани обвились вокруг его шеи и губы обжег ее быстрый поцелуй.
– А вечером, пожалуйста, к нам. Надо отметить такое событие. Максим очень просил.
– Спасибо, Танюша. Но еще до вечера я хотел бы поговорить с вами вот о чем... Да вы разденьтесь, разденьтесь! – он помог ей снять пальто. – Так вот, у вас сейчас, наверное, от радости душа нараспашку. А именно теперь надо быть предельно осторожными. И прежде всего: о том, что вы мне рассказали, – никому ни слова! Даже самым близким друзьям. Особенно никто не должен знать порога достигнутой вами интенсивности потока.
– Ясно, Андрей Николаевич. Но ведь мы можем менять интенсивность потока в широких пределах.
– Это очень хорошо, Таня, и все-таки... Теперь самое главное – что вы собираетесь делать дальше?
– Мы еще не думали об этом.
– А надо подумать. Сообщать что-либо в институт Дмитрия я бы не советовал. Недавно получил от него письмо. Тему нейтринной стабилизации ядер там у них прикрыли окончательно. Но это не помешало Саакяну многое из того, что он узнал от Дмитрия, опубликовать в закрытой печати. Более того, результаты этих «трудов» уже выдвинуты на соискание Государственной премии, а сам Саакян занял пост директора института. Но это пустяки. Самое страшное: как бы эти «закрытые работы» не попали туда, на запад. Ведь основываясь на них, можно, навернбе, воспроизвести вашу установку. Я не знаю, о чем конкретно написал Саакян. Но он мог выведать у Дмитрия все. Таня с улыбкой покачала головой:
– Ему просто нечего было выведывать у Дмитрия Андреевича.
– То есть?
– Может быть, это и не совсем этично со стороны Максима, но он сдержал слово, данное Зтане, и не раскрыл даже Дмитрию один секрет: устройство главного блока преобразования нейтрино. Он смонтировал его тайно от всех и включил в схему под видом одного из добавочных сопротивлений. Нашу установку не сможет воспроизвести никто. А устройство блока умрет вместе со мной и Максимом. Такова воля Этаны. И мы вполне согласны с ней и выполним ее волю: дальнейшая разработка блока преобразования может заложить основу такого оружия, которое способно уничтожить
– А если кто-то все-таки доберется до этого блока, разберет его?
Она снова с улыбкой покачала головой:
– Вы думаете, Максим зря провел время на корабле Этаны? Он снабдил блок механизмом мгновенного само уничтожения при малейшей попытке проникнуть в его тайну.
– Да, но...
– Я знаю, о чем вы подумали. Так вот, мы с Максимом можем лишить себя жизни практически мгновенно, при любых обстоятельствах, без применения какого бы то ни было оружия.
– Не говорите об этом, Таня!
– Из песни слова не выкинешь. Мы предусмотрели все. Нельзя избавить человечество от одного оружия и вложить ему в руки другое, еще более грозное. Мы не хотим повторить ошибку физиков Лос-Аламоса. Потому и не решили еще, как поступить дальше. К тому же... – голос Тани дрогнул. – Я не говорила вам до сих пор... Максим очень, очень болен.
– Что с ним?
– Не знаю... Общее недомогание, почти полное отсутствие иммунных реакций, непрерывные воспалительные процессы... Видимо, длительное пребывание в безмикробной атмосфере звездолета подавило защитные силы организма...
– И вы не в силах ему помочь?
– Я могла бы... Но у меня кончился радиоактивный препарат, а единственная ампула с нептунием осталась в институте Дмитрия Андреевича.
– Как осталась в институте? Почему?
– Перед отъездом в Вормалей Саакян уговорил Максима и Дмитрия Андреевича спрятать ампулу к нему в сейф, а потом, когда мы уже по приезде сюда позвонили ему, заявил, что не имеет права возвращать ее в частные руки. И вот... Главное – что теперь будет с Вовой! – Таня глотнула слезы и поспешно отвернулась к окну.
– Ну, это я так не оставлю! – Зорин схватил трубку, полистал записную книжку:
– Примите заказ. Срочный. Да, да, самый срочный! Институт ответил через несколько минут. Зорир. кивнул
Тане, она приблизила ухо к трубке. Он нервно кашлянул:
– Зорина Дмитрия Андреевича, пожалуйста. Дмитрий? Это я. Слушай, как получилось, что ампула Татьяны Аркадьевны оказалась в руках Саакяна? Почему он до сих пор не возвратил ее? Ты же знаешь, что для сына Татьяны Аркадьевны...
– Знаю. Я говорил ему. Он ссылается на какое-то законодательство и теперь, как директор института...
– Как бы мне соединиться с ним?
– Сейчас позвоню на коммутатор. Не вешай трубку. С минуту до них доносились лишь глухие шорохи. Наконец раздался знакомый самоуверенный баритон.
– Директор института слушает.
– Товарищ Саакян? Рубен Саакович, это Зорин из Кисловодска. Я звоню по очень важному делу. У вас случайно осталась ампула с радиоактивным препаратом врача Тропининой. Он был передан ей в свое время для поддержания здоровья ее сына и сейчас...
– Вы имеете в виду ампулу с нептунием? – перебил Саакян.