Имитатор
Шрифт:
Птицын махнул рукой, Кривов закивал, потом отвернулся, медленно встал и принялся укладывать в коробку ветошь и протирки.
– Кстати, чуть не забыл. Есть у меня для тебя новость, Володя, – как бы невзначай вдруг сменил тему Кривов. – Может, конечно, и не моё это дело…
В голосе Птицына тут же появились стальные нотки:
– Раз уж заикнулся – так уж говори.
Кривов крякнул, почесал подбородок:
– Любка тут твоя в Управление приходила. К Еленину просилась.
Птицын стиснул зубы и сжал кулаки.
– И что? Пустили?
– На выезде он был. Она
Птицын ощутил, как щёки его наливаются кровью.
– Когда приходила?
– Так сегодня… до обеда ещё. Нафуфыренная вся такая: шляпка, пальтишко из драпа, в приёмной больше часа проторчала и ушла. Мишка Стёпин её до самого входа проводил, шептал ей всё чего-то, а та хихикала. – Кривов глянул на Птицына исподлобья. – Может, зря я это…
– Ничего не зря! – хмыкнул Птицын. – Значит, до обеда?.. Сегодня?.. Так, правильно, Еленин как раз нашего московского гостя встречал на аэродроме. А Мишка-то хорош – мог бы хотя бы словом обмолвиться! Ну, я ему выпишу люлей по заднее число!
– Ты уж Мишку строго не суди. – Кривов постарался разрядить обстановку. – Может, не рискнул он просто тебе говорить. Даже я не сразу решился. Все же знают, какой ты у нас, – сразу в штыки. К тому же, может, Мишка и не знал, для чего твоя Любка к начальнику рвалась, поэтому и рассказывать тебе не стал, а то мало ли.
Птицын набычился как сыч.
– Этот не знал? Да Мишка наш без мыла куда хочешь… А уж Любку разговорить – для него пара пустяков! Мишка парень молодой, смазливый. Она до таких как он знаешь какая…
– Да ты не пыли, Иваныч! Знал – не знал, сказал – не сказал, знаешь что… Мы с твоей Любкой на лестнице столкнулись. Она на меня только покосилась, не поздоровалась даже. Прошла мимо, будто не заметила, и сразу в кабинет.
Птицын махнул рукой:
– И чёрт с ней!
Птицын сделал глубокий вдох. На сегодня хватит загадок и дурных воспоминаний! Довольно с него и этого москвича, так невовремя свалившегося на его голову. Но воспоминания так и полезли.
С тех пор, как Птицын расстался с бывшей женой, прошло уже почти пятнадцать лет, но были периоды, когда прошлое обрушивалось на него, как холодный душ.
***
– У нас ребёнок растёт, а тебя только служба твоя беспокоит! Я что же, целыми днями должна дома сидеть и пелёнки стирать? – Когда Люба заводила эту пластинку, Птицын как мог сдерживал себя.
– Сыну нашему сколько лет? Какие пелёнки? – изредка пытался возразить Птицын.
– Я выражаюсь фигурально, – отвечала женщина.
Чтобы хоть как-то успокоить жену, Птицын за небольшую плату пригласил вдовую соседку, чтобы та помогала Любе по хозяйству. Это вызвало ещё больший шквал негодования.
– Я что-то не пойму: ты у нас шейх или султан? – не унималась Люба. – Вторую бабу себе завёл! Прямо гарем какой-то!
– Валентина Андреевна старше меня на двенадцать лет. Вдова. Просто будет тебе помогать по хозяйству, и всё. Ты же сама говорила, что тебе трудно и одиноко, – отвечал Птицын, после каждой фразы считая про себя до пяти.
– Мне
Птицын предложил жене устроиться на работу или записаться в какое-нибудь сообщество, но Любу ничего не интересовало. Через год жена заявила, что ей надоело жить в коммуналке, и она уходит. На вопрос «куда» Люба ответила просто:
– Наконец-то я встретила того, кому я не безразлична.
Птицын уже давно обо всём догадывался, но старательно гнал от себя дурные мысли и старался отвлечься работой. Когда всё стало ясно, он всё ещё старался казаться спокойным.
– Ты его любишь? – спросил он как бы между делом.
– Да какая теперь разница? Люблю – не люблю…
– Значит, ты от меня уходишь.
Люба напряглась:
– Пока что нет. Ради сына я готова пожить с тобой ещё какое-то время.
– Если ты согласна с ним расстаться… Ну… я про твоего этого… нового, я мог бы попытаться тебя простить.
– Простить… меня? – Люба рассмеялась. – С чего ты взял, что я испытываю вину и нуждаюсь в твоём клятом прощении?
И тут-то Птицына впервые прорвало. Он наорал на жену и обозвал её потаскухой. Люба была женщиной не робкого десятка и в ответ влепила мужу пощёчину. Птицын почувствовал приток крови к вискам. Он замахнулся на жену, но в этот момент в комнату вошёл Максимка и заплакал. Люба, увидев замешательство мужа, тут же заперлась в ванной и включила воду.
– Ты больной… больной урод! Ты мерзавец, негодяй и самый отвратительный тип из всех, кого я знала! – повторяла женщина, издавая истошные стоны.
– А знала ты немало, – рявкнул Птицын, оделся и ушёл, хлопнув дверью. В тот день он с полной фляжкой спирта явился в подвал к Кривову и попросился переночевать.
Михалыч сразу заподозрил неладное – достал из своих загашников банку с килькой, почерствевшую буханку хлеба и пару луковиц.
– Проголодался, что ли? – процедил Птицын.
– Жара доконала, – ответил Кривов, и на столике, усыпанном гильзами, появилась непочатая бутылка «Столичной».
– Садись да рассказывай, – Кривов хмыкнул. – Одной стрельбой душу не вылечишь.
– А покрепче чего есть?
Кривов хмыкнул, сходил в подсобку и принёс литровую армейскую фляжку.
– Медицинский, – сказал он. – Только горло не спали с непривычки.
Птицын, налив в пожелтевший от дешёвого чаю стакан, проглотил не меньше ста пятидесяти граммов чистогана, выдохнул, словно дракон, и откусил пол-луковицы, глотая слёзы.
– А я лучше водочки. – Кривов налил себе и выпил, но лишь чуть-чуть. – А теперь рассказывай.
Птицын вывалил всё как на духу: про их первую встречу с Любой у Спиридоновского пруда, про зимние катания на катке, про первый поцелуй и рождение Максимки. Он говорил долго, время от времени наливая себе из фляги, но на этот раз уже мешая спирт с водой. Так они просидели в подвальчике до утра. Кривов тоже что-то рассказывал о своей умершей жене и двух сыновьях, но Птицын ничего не запомнил из его слов. Потом он проспал в подсобке до глубокой ночи, после чего ушёл.