Иммигрантка в западне щеголя
Шрифт:
— Ты с ума сошел! — Анастасия отошла на шаг назад, считая недопустимой столь короткую дистанцию между ними. — Ты хочешь, чтобы у бабушки случился инфаркт?!
— По-моему, она сейчас слишком занята шашлыками и воспоминаниями отца о его юности! Смелее, возьми розочку! — настаивал он. — Ее лепестки такие же нежные и белые как твоя кожа!
— Лев, ты нарушаешь условия договора!
— Нисколько, моя прекрасная Златовласка! — Лев заставил ее принять цветок, потому как начал водить им по ее щеке, вгоняя Анастасию в краску. — Румянец тебе к лицу!
— Ты несносен!
Лев
— Холодная!
Прасковья Марковна и Николай Трофимович не настолько были увлечены, чтобы не заметить попыток Льва проявить себя наилучшим образом: то комплименты, то взгляды украдкой, то галантная заботливость, а теперь еще и этот жест с розой.
— Внученька, тебе солнце не напекло? Ты без головного убора! Иди-ка сюда!
— Уже иду, бабушка, — отозвалась Анастасия, а Льву шепнула: «Доволен?!»
И так продолжалось целый день: Прасковья Марковна не упускала внучку из поля зрения, а Лев ухищрялся и все равно оказывал Анастасии знаки внимания, испытывая с трудом сдерживаемую радость от наблюдения за ее реакцией.
Вечером они сидели вчетвером на веранде, увитой клематисами с яркими фиолетовыми цветами, ужинали ароматным мясом и салатом из сочных деревенских помидор, пахучего болгарского перца и свежей зелени петрушки. На столе стояла полупустая бутылка красного вина, и через мутное зеленое стекло падал последний луч заходящего солнца. В реке отражались темные деревья и бардовая лента заката, а на фоне всего расписные бабочки бесшумно хлопали крыльями, а песни сверчков и заливистые трели соловья становились все громче. Обстановка располагала к романтике и чистосердечным признаниям, вот только если бы не…
— Бабушка, я вымою посуду, — вызвалась Анастасия, чтобы как можно скорее покончить с этим затянувшимся даже не ужином, а настоящим испытанием, которое устроил ей Лев. Он не сводил с нее глаз, и она чувствовала себя так неловко, что дважды уронила вилку, облилась чаем, и в итоге поверила, что Лев в нее влюбился.
Прасковья Марковна кивнула в знак согласия, а сама внимательно слушала Николая Зольтемана. «Милый дедуля, — думала о нем Анастасия, — и вовсе никакой не деспот, каким рисовал его Лев».
Анастасия собрала тарелки и понесла их в кухню, где имелось все необходимое: от посуды до техники. Стены кухни, как и коттеджа, были из натуральной древесины, под потолком на одной из массивных перекладин висела кованая люстра-фонарь — необычная, но в обстановку вписывалась отлично: петли на дверях тоже имели кованые завитки.
Зашумела вода. Холодная быстро сменилась теплой, а потом и вовсе горячей. Анастасия стояла спиной к двери, занятая работой, и не услышала, как вошел Лев. Осторожно ступая, чтобы не скрипнула ни одна половица, он подкрался сзади, и, обняв Анастасию за талию, уткнулся лицом в ее шею, оставив на коже влажный след поцелуя. Его руки крепко сжимали стройное тело, а губы шептали безумные слова:
— Ты сводишь меня с ума… Я люблю тебя… Ты самая красивая девушка в мире…
— Прекрати! Или я закричу!
Анастасия попыталась вырваться из его объятий, но он лишь позволил ей повернуться к нему лицом
Их первый поцелуй был коротким, но после него Анастасия полночи не могла уснуть.
Коттедж состоял из трех комнат, не считая кухни и душевой: две спальни и просторная комната с большим плазменным телевизором, диваном и двумя креслами, обитыми плотным кожзаменителем приятного песочного цвета. На окнах висели белые шторы и крупными складками касались идеально ровного пола в виде паркета елочкой.
Анастасия с бабушкой первыми пошли к себе, а Зольтеман-отец с сыном после просмотренного вчетвером комедийного фильма оставались и, сделав звук тише, смотрели еще один фильм.
Несмотря на запертую дверь, Анастасия не могла избавиться от тревожного чувства, и поэтому решила обезопасить себя и закрыть окно, боясь, как бы Лев не вздумал побеспокоить ее ночью. Бабушка сначала возразила, но как только Анастасия намекнула ей, что они не на четвертом этаже и ночью к ним в окно может влезть «пылкий поклонник», Прасковья Марковна заулыбалась и похвалила внучку за сообразительность и осторожность.
Они легли отдыхать. Через полтора часа во всем домике воцарилась тишина, и только соловьиная трель изредка нарушала ее мелодичной симфонией природы. Анастасия не спала — смешанные чувства недоверия и симпатии ко Льву давили ей на плечи и сжимали грудь, как в подвале тяжелое отсыревшее одеяло, сбросить которое не хватало сил. Она ворочалась и никак не могла уснуть. От желания поделиться своими переживаниями с бабушкой удерживала лишь боязнь за ее здоровье.
На электронных часах сменились все цифры — 01:23. Анастасия скинула с себя тонкое покрывало — было душно, и сон все не шел.
— Настенька, тебе не спится? — Прасковья Марковна повернулась к ней лицом.
— Непривычно на новом месте, бабушка.
— И это все? Ты уже три часа ворочаешься, и вообще ты весь вечер вела себя крайне странно. Тебя что-то беспокоит?
— Бабушка… нет… все в порядке. Спи!
— Седьмое чувство мне подсказывает, что дело в этом парне. Я права? Он нравится тебе больше, чем друг?
— Т-ссс! Говори тиши — я не хочу, чтобы он услышал.
— Хорошо, — Прасковья Марковна перешла на приглушенный шепот, — давай так. Если тебя интересует мое мнение, то Лев тебе не пара. Он, конечно, привлекательный молодой человек, его отец — богатый, и сам Лев, я уверена, тоже разбогатеет, но он мне все-таки не понравился. Вот, не произвел он на меня впечатление и все! Он выщипывает брови! А волосы? Они же с синим отливом, как воронье крыло! Он красится! Ну, что это за мужчина?!
— А меня это меньше всего заботит — сейчас многие парни следят за своей внешностью и время от времени меняют стиль. Меня другое волнует.