Иммигрантские Сказки
Шрифт:
– А ты пробовала звонить ей?
– Разумеется. Как бы я тогда узнала о том, что она пропала.
– Что, ее муж сказал тебе, что она пропала?
– Нет. Он мне другое сказал.
– Что?
– Что Инесс действительно здесь живет и она в порядке. Но лично он просит меня никогда больше не звонить ей. И добавил, что мне было бы проще считать, что она пропала. Разумный подход, готова согласиться.
– Хочешь, я им позвоню? Прямо сейчас? Мобильный с собой.
– Позвони. Там будет автоответчик. Думаешь, это был мой последний звонок ей? Звони, не стесняйся.
И тогда мы разработали план. Я позвонил в консульство Российской Федерации и спросил, что делать россиянке, моей знакомой, в результате несчастного случая потерявшей все документы. Дозванивался долго, но в итоге трубку взяла живая девушка. Она сказала, «есть два пути восстановления документов, один – для случая, когда человек хочет вернуться на родину, и второй – если не хочет. В первом случае нужно привести с собой двух
Вообще, под конец этого монолога мне и самому стало не по себе, но я решил передать. Я сказал ей: «Дайна, я узнал, нужно то-то и то-то». Я ждал, что она обрадуется, или разозлится, или истерически захохочет. Но она надолго замолчала. Мы тогда снова встретились, сели напротив «Москвы», я закурил… Кстати, дай сигарету. Спасибо. И вот, она молчала-молчала, думала о чем-то, вращала глазами своими огромными, которые одни лишь на лице у нее уже и были, и вдруг сказала:
– Я помню свой адрес в Риге. Анниньмуйжас, дом 27, квартира 53. Этот адрес я помню хорошо. А адрес в Твери – не помню. Я пытаюсь как-то ассоциативно выйти на него, пытаюсь вспомнить, как выглядели мои квитанции за квартиру… куда я шла с работы… и ничего не помню… я помню, что моего второго мужа звали Вадик. И что он пил. Это все ушло куда-то, будто бы я спала, видела сон, долгий, проснулась и пытаюсь вспомнить детали, а они утекают из рук песком.
– Если хочешь, – сказал я тогда, – мы с Ритой подтвердим твою личность здесь. И ты уедешь домой.
– Домой? И что?
– Ну не знаю. А как еще? Ну можно еще ко мне. Мы что-то придумаем. Я подниму хай, скажу, что они лишают пенсионера права устроить личную жизнь. Поднимем архивы иммигрейшн. Посмотрим, что у тебя с гринкартой. И ты хоть с завтрашнего дня, с сегодняшнего, можешь у меня жить. Это точно лучше, чем в твоей конуре, или в общаге, или в шелтере.
И вот про шелтер я… зря сказал. Она фыркнула, замолчала, потом говорит:
– Если ты говоришь о шелтере, то считаешь меня бездомной? Так понимать?
Я говорю, «прости, извини, ерунду смолол, да и вообще, при чем тут бездомная, я вообще не ставил цели тебя обидеть».
– Это мой дом, там, внизу, – говорит она, – какой бы ни был, все равно мой, пока рент плачу. И я все время форточку закрываю, когда ухожу. Знаешь, зачем? Воровать там, конечно, нечего. Просто, если будет потоп, и форточка будет наглухо задраена, есть шанс, что затопит не все.
Мы еще немного посидели, я покурил. И она говорит: «Я все думаю, может, он ее обижает? Не разрешает общаться с матерью? Может, он ее запер? Может, она к телефону не может подойти?»
– Я не знаю.
– Игорь, знаешь, сколько мне лет?
– А есть разница?
– Шестьдесят два. Скоро пенсионный возраст. Но пенсии у меня не будет. Буду работать, убирать. Вон Рене, в соседнем доме живет. Ей восемьдесят три, и тоже без документов. Но она бойкая старушенция, она, такое ощущение, лет десять точно протянет, хотя… кто знает. Я не знаю. И Рита не знает. И ты не знаешь.
И мы опять посидели, я покурил, она встала, подошла к ограде, пересела на нее, чтоб смотреть на меня в упор. Улыбнулась. Раз, другой. И говорит:
– Интересно, как хоронят таких, как я?
Я не знал. Мне нечего сказать было. Оставалось три дня до ее решения. Я считал.
Она сползла с ограды и похромала в сторону дома. Прошла метра три, обернулась, говорит: «Увидимся». И пошла дальше.
И не стало ее.
– То-о есть? – спросила Лена.
– Ну, Рита говорит, что видела, как она в тот вечер зашла к себе. Открыла форточку. Рита спать пошла. Приходит утром – форточка опять открыта. И открыта, и открыта все время, что-то Дайна ни гулять, ни на уборку не идет. Весь день сидела, смотрела – форточку никто не закрыл. На второй день как-то нехорошо ей стало от этой форточки. Она снова была открыта. Рита вниз спустилась, стучит – никто не открывает. Раз, второй, третий стучит – мало того, что никто не открывает, так там, внутри, еще и тишина мертвая. Пошла звонить в полицию. В полиции спрашивают, в чем дело, она говорит – знаю женщину одну, она вошла к себе в дом и уже вторые сутки не выходит. Вы что, спрашивают, следите за ней? Нет, просто я знаю точно, если форточка открыта – то она дома, и ее знаю хорошо, она дома сидеть не любит, она
А потом она ко мне прилетела. Села на балконе и сидит. Я покурить вышел и испугался, стал топать на нее, отгонять. А она не улетает. Сидит и смотрит глазами своими черными. И лапка правая какая-то не такая. Она ее и так и эдак прилаживает, не всегда получается. Кривоватая лапка.
Она мне не делала ничего, не нападала, не клевала меня, спокойно себя вела. Сидела просто. Дал ей хлебушка. Покушала. Дал воды в чашке. Посидела со мной еще немного, пока я курил, потом расправила крылья и… Видел ее спустя время, здесь уже, на бордвоке. Летала сюда, ходила, в людских скоплениях не участвовала. После первого моего госпиталя мы с тобой не гуляли здесь, холодно было. И я ее не видел. И не знал, где она. Может, в теплые края улетела, думал. Я бы на ее месте улетел. Но она появилась потом опять, я спросил ее – хочешь хлеба куплю? Она клювом щелкает. Я пошел, купил батон, она на том же месте сидит, от людей подальше. Чуть что, сразу в воздух поднимается. Нас Майкл видел, тот, что хотдогами там, в конце торгует. Увидел нас и сказал: «Знаю этих хищников, триста лет живут, в книжке читал. И откуда, говорит, взялась здесь. Климат неподходящий».
Было уже совсем темно.
– Пойдем домой, пап. Тебе спать пора.
– Ну поехали. Давай, снимай меня с тормоза.
В темноте не видно было, где снимать-то. Лена вытащила из сумки телефон и зажгла в нем фонарик. Тот, в свою очередь, осветил коляску, сидящего в ней Гарри, края обеих лавочек. На лавочке справа от Гарри никого не было, будто не было никогда.
Утром Лена проснулась раньше отца, взяла телефон, вышла в кухню и стала звонить Аркадию. Он просил сообщать, если у Гарри начнутся странности. Но в самом телефоне номера клиники не было, и пришлось разыскивать в сумке визитку. Лена положила визитку перед собой и стала набирать цифры. На девятой цифре раздался стук, негромкий, но ощутимый. Стучали в стекло. Обернувшись к окну, Лена увидела голубя, примостившегося на подоконнике. Он внимательно смотрел на Лену, а Лена – на него. И то ли ей показалось, то ли на самом деле голубь отрицательно помотал головой. Не очень сильно. Слегка. Она уставилась на него, чтобы убедиться наконец, что ей показалось, как делала это неоднократно, но тут ее мобильный зазвонил на вход, а на экране высветилось, что это Вовка.
– Ну что, справляетесь? Ночевали нормально?
– В целом да.
– Заехать?
– Если можешь. Вообще терпимо, но надо продуктов пойти купить и… в аптеку вчера не заскочили лекарства забрать – сегодня нужно, и все это лучше сделать в один прием и без коляски. Посиди с ним, а я схожу.
Проснулся Гарри. Почти тут же в дверь позвонил Володя, клятвенно, к ужасу Гарри, пообещал не давать ему сигарет, поставил чайник и включил радио. Лена переоделась и вышла на улицу. Сходить в магазин «Ташкент» она решила через бордвок. Там почти не было людей, однако вскоре таковые должны были появиться – день был солнечный, дождя не ожидалось, кафешки уже работали. Лена купила кофе, села на лавочку и закурила, глядя куда-то в море. По берегу, важно шлепая ластами, ходил Олег, оставшийся три года назад в горящем доме с переломанными руками, рядом с ним на наличие чего-то съестного кучку мусора проверяла Ясмин, брошенная беременной возле героинового притона, на ограде, прочно обхватив ее мощными, когтистыми ногами, стоял Ахмед, прижатый в Гарлеме за долги, а возле лавочки, совсем неподалеку от Лены, бродил Йонатан, что-там начудивший с акциями на Уолл Стрит, он и сам не помнит. У Йонатана был вчерашний хотдог и застрявший между досками под углом в 45 градусов пластиковый стакан с минералкой.