Имоджин
Шрифт:
Но когда Бересфорд, повернувшись к ним лицом, медленной походкой направился к линии, чтобы начать следующий гейм, у нее перехватило дыхание. Тонкие черты смуглого лица, глаза цвета дельфиниума, глянцевитые усики над мягкими, чуть кривящимися губами делали его воплощением всех романтических героев, о которых она когда-либо мечтала.
— Ты оказалась права, — пробормотала она Джульетте, — он умопомрачителен.
Не сводя глаз, она следила, как он провел следующие три гейма, не уступив ни одного очка. Потом — впоследствии она никак не могла вспомнить точно, как это произошло, —
Публика стала проявлять нетерпение.
— Бересфорд — на подачу! — в третий раз крикнул судья. Бересфорд встряхнулся, подобрал мяч и вернулся на линию. Он сделал двойную ошибку.
— «При первой встрече они обменялись взглядами», — сказала Джульетта цитатой из «Бури». — Ой, Имоджин, ты видела, как он на тебя посмотрел? И теперь смотрит. Ах, это несправедливо. Почему, ну почему я не ты?
Имоджин решила убедиться, что это ей не привиделось. Она огляделась вокруг, чтобы посмотреть, нет ли позади нее какой-нибудь красивой девицы, настоящего предмета внимания Бересфорда. Но там оказались только жирная женщина в фетровой шляпе пурпурного цвета и двое мужчин.
Его игра явно разладилась. Он пропустил несколько легких мячей и всякий раз, когда менял сторону, ухмылялся ей.
— Ему надо кончить валять дурака, — сказана Джульетта, — а то он проиграет сет.
Словно услышав ее мнение, Бересфорд, похоже, собрался. Пригибаясь, как тигр перед нападением, он сыгран четыре гейма с неистовым великолепием и победил в матче, не проиграв ни одного сета.
Толпа, в особенности Имоджин, громко выражала свое одобрение. Бересфорд надел светло-голубой клубный пиджак и собрал свои четыре ракетки. Выходя с корта, он в упор посмотрел на Имоджин. Она вдруг испугалась, как если бы тигр, которым она любованась в зоопарке, выскочил из клетки.
— Пойдем искать папу, — сказала она.
— Ты с ума сошла? — возмутилась Джульетта. — Стой на месте, и Бересфорд найдет тебя здесь.
Но Имоджин, увидев, что Бересфорда окружила группа охотников за автографами, уже бежала к чайной палатке.
Они нашли отца беседующим с секретарем теннисного клуба.
— Привет, — сказал он, — пью чай, — и вернулся к своему разговору.
Дикий образчик служителя церкви-воительницы достопочтенный Стивен Броклхерст был подвержен одной светской страсти — спорту. Теперь он, разбирая удар за ударом, объяснял секретарю клуба, почему Бересфорд играл так плохо.
— Конечно, парень был слишком самоуверен: решил, что дело в шляпе.
Джульетта, усмехнувшись, принялась за бутерброды с огурцами. Имоджин сидела в мечтательной задумчивости, пока ее не толкнула в бок Джульетта, прошипевшая: «Бересфорд появился».
Имоджин поперхнулась чаем. Его приветствовали со всех концов.
— Он тебя заметил, — прошептала Джульетта, — продвигается в нашем направлении.
— Привет, Ники, — сказал секретарь клуба. — Что с тобой случилось?
Бересфорд рассмеялся, показав очень белые зубы.
— Меня отвлекло кое-что за оградительной сеткой, — сказал
— Тебе надо было играть в наглазниках, — сказал секретарь клуба. — Присоединяйся к нам, познакомься: наш викарий мистер Броклхерст, его дочери Имоджин и Джульетта.
— Очень приятно, — сказал Бересфорд, пожав всем руки, при этом задержав руку Имоджин в своей много дольше необходимого, после чего сел между ней и викарием.
— Броклхерст, — задумчиво произнес он, кидая в чай четыре кусочка сахара, — Броклхерст. Вы не выступали за Англию сразу после войны?
Мистер Броклхерст растаял как масло в духовке.
— Да, именно тогда. Как вы это могли запомнить?
Поговорив с викарием минут пять о регби и получив приглашение на завтрашний обед, Бересфорд перенес свое внимание на Имоджин.
— Вы просто выбили меня из седла, — мягко упрекнул он ее, — еще хорошо, что это не была отборочная встреча на кубок Дэвиса.
— Я так рада, что вы победили, — заикаясь сказала Имоджин.
— А я рад, — заявил он, глядя ей прямо в глаза, — что вблизи вы еще красивее.
И он тоже, подумала Имоджин. Намного красивее с темными кругами под глазами и влажными завитками волос вокруг лба. Его низкий голос звучал так, словно она была единственным в мире существом, с которым ему хочется поговорить.
И хотя он задавал ей обычные вопросы, — где она работает, нравится ли ей эта работа, была ли она когда-нибудь в Лондоне, — его обволакивающий голос и его взгляды, гулявшие по ее фигуре и лицу, придавали этим стандартным фразам какой-то особый смысл.
Тут подошел какой-то бледный юноша с длинными, мышиного цвета волосами, одетый в свитер с вырезом углом и изображением оленей вдоль каймы. Он откашлялся. Ники посмотрел на него без энтузиазма.
— Да?
— Я с Йоркширского телевидения, — сказал юноша. — Вы не могли бы обменяться со мной несколькими словами?
— Когда? — спросил Ники.
— Ну, сейчас.
— Я занят.
— Это ненадолго.
— Я поговорю с вами после парных матчей. А теперь оставим это, — отрезал Ники и вновь повернулся к Имоджин.
Она смотрела на него не отрываясь и поражалась такому совершенству. Быть может, это черный ободок вокруг радужной оболочки или толщина ресниц придавали такую яркость голубизне его глаз. Его загар был таким ровным, что казался нанесенным искусственно. И он в самом деле назвал ее красивой. Позднее, ночью это замечание будет для нее как кусок торта-мороженого, унесенный с праздничного стола. Она будет вновь и вновь шептать его себе, стараясь в точности припомнить хрипловатые тлеющие обертоны его голоса.
— Где у вас следующая игра? — спросила она. Мысль об его отъезде была ей уже непереносима.
Ники усмехнулся.
— Понедельник — в Риме, потом через неделю в Париже, потом Эдинбург, Уимблдон, Гстад, Китцбюгель, а потом турне по Северной Америке: Вашингтон, Индианаполис, Торонто, под конец Форест Хилл, если не помру от изнеможения.
Имоджин вздохнула. Единственная заграница, в которой она бывала, — Шотландия.
— Ой, как замечательно. Можно послать столько открыток.
Ники рассмеялся.