Император для легиона
Шрифт:
– Разве ты не знаешь? – обернулась к трибуну одна из женщин, помогавших Нейпосу. Марк глупо уставился на нее. Нейпос мягко сказал:
– Ты все узнаешь в своей палатке, Скаурус.
– Что? Почему он?.. Ох! – Марк бегом бросился к палатке, хотя еще секунду назад еле стоял на подкашивающихся ногах. Он едва не столкнулся с Горгидасом, появившимся из-под брезентового полога.
– Привет. Как прошла твоя глупая битва? – приветствовал врач трибуна.
– Мы победили, – машинально ответил Марк и, заикаясь, спросил: – Как?.. Хелвис, я… – больше он не смог выдавить из себя ни слова. Сейчас у него были более
– Все в порядке, мой друг. У тебя родился сын, – сказал Горгидас. Его суровое лицо разгладилось, а глаза сияли. Врач взял трибуна за руку.
– А.. а Хелвис? Как она? – спросил Марк, хотя, судя по улыбке грека, все было в порядке.
– Как следовало ожидать и даже лучше. Пожалуй, это были самые легкие роды из тех, что я принимал. Заняли всего полдня. У нее широкие бедра, к тому же это не первый ребенок. Да, с ней все хорошо.
– Благодарю тебя, – сказал трибун.
Горгидас все еще держал его за локоть. Он по-прежнему улыбался, но глаза его печально смотрели куда-то вдаль.
– Я завидую тебе, – медленно произнес он. – Должно быть, это прекрасно – быть отцом.
– Так и есть, – ответил Марк, удивленный грустью, прозвучавшей в голосе грека. Он подумал, что Горгидас, должно быть, очень ранимый человек, и был тронут его доверием.
– Благодарю тебя, – повторил он снова.
Их глаза встретились, и на какое-то мгновение они почувствовали, что понимают друг друга полностью. Это длилось недолго, а потом к Горгидасу вернулась его обычная невозмутимость.
– Некогда мне болтать, – сказал он, слегка подтолкнув трибуна к палатке. – У меня много дел. Нужно поставить кучу заплаток на дырявые шкуры дураков, которые предпочитают отнимать жизни, вместо того чтобы творить их.
С Хелвис была подруга Муниция, Ирэн, со своей двухмесячной девочкой. Вероятно, в ожидании Горгидаса, она начала открывать боковую часть тента, когда Марк, все еще разгоряченный, в пыльных и грязных доспехах, ввалился в палатку. Здесь было душно, пахло потом и кровью, как на поле битвы, и Марк подумал, что у женщин свои сражения, не менее тяжелые, чем у мужчин.
– Что с Муницием? Он не ранен? – спросила Ирэн тревожно.
– Нет, цел и невредим. Он толковый боец и получил всего одну царапину.
Голос трибуна разбудил дремавшую в постели Хелвис. Марк склонился над ней и нежно поцеловал ее. Ирэн, успокоенная тем, что ее Муниций жив, тихо выскользнула из палатки. Хелвис устало улыбнулась трибуну. Ее мягкие каштановые волосы растрепались и были мокрыми от пота, глубокие тени лежали под глазами. И все те лицо ее сияло торжеством, когда она подняла закутанный в одеяло из шерсти ламы сверток и проглянула его Скаурусу.
– Дай, дай мне посмотреть на него, – сказал Марк, осторожно принимая из ее рук легкую ношу.
– На него? Ты уже видел Горгидаса? – спросила Хелвис обличающим голосом, но Марк не слушал ее, глядя в лицо своего новорожденного сына.
– Он похож на тебя, – мягко сказала Хелвис.
– Что? Глупости.
Ребенок был красный, в морщинках, с плоским носиком и почти безволосый. В нем едва можно было признать человека, а уж о каком-то сходстве говорить и вовсе не приходилось. Большие серо-голубые глаза остановились на трибуне. Ребенок задвигался. Скаурус, непривычный к таким вещам, чуть не уронил его. Сморщенная ручка
– Он полностью завершен, – сказала Хелвис, неправильно истолковав пристальный взгляд трибуна. – Десять пальцев на руках и ногах. Все, как полагается.
Они рассмеялись, а ребенок заплакал.
– Дай его мне, – сказала Хелвис и прижала сына к груди. Малыш сразу успокоился. – назовем его, как договаривались?
– Да, наверное, – вздохнул трибун. Ему не слишком нравилась заключенная несколько месяцев назад договоренность, он предпочел бы чисто римское имя, хорошо звучавшее по-латыни, чтобы продолжить род Скаурусов. Но Хелвис протестовала, считая, что в этом случае будет обойден ее род Договорились на том, что мальчика в честь ее отца назовут Дости, а когда будет необходимо, добавят к нему латинское имя Скауруса.
– Дости, сын Амелия Скауруса, – сказал Марк с удовольствием и усмехнулся, взглянув на малыша – А знаешь, имя нашего сына длиннее, чем он сам.
– Ты сумасшедший, – сказала Хелвис, но тоже улыбнулась.
5
Летнее солнце стояло высоко в небе. Город Видессос, столица и сердце Империи, носящей его имя, сверкал в ярких лучах. Белый мрамор, темный песчаник, красные кирпичи и, конечно же, мириады золотых шаров на храмах Фоса – все это было так близко, что, казалось, протяни руку и дотронешься до них. Но между армией, стоящей на западном берегу пролива, называемом видессианами Бычий Брод, и таким желанным и близким городом неутомимо сновали патрульные корабли Ортайяса Сфранцеза. Он, правда, потерял дальние береговые пригороды, но его боевые корабли по-прежнему контролировали пролив. Когда армия Сфранцеза отступила, она не оставила Гаврасу ничего, кроме десятка рыбачьих баркасов. Даже Туризин, кипящий от желания схватиться с предателем, не решался пересечь пролив с такой жалкой «флотилией» – ведь его ждали боевые корабли. Вынужденный остановиться, он изливал свое раздражение на армию.
Туризин собрал своих офицеров в бывшей резиденции губернатора, совсем недавно удравшего к Ортайясу. В окно, выходящее на восток, открывался великолепный вид на Бычий Брод и Видессос, и Марк подозревал, что Гаврас выбрал эту комнату, чтобы подтолкнуть своих военачальников к решительным действиям.
– Туризин, без кораблей мы состаримся здесь, – сказал Баанес Ономагулос. – Мы можем набрать армию в десять раз больше этой, но стоить она будет не больше фальшивого медяка. Нам нужно взять под контроль море.
Баанес ударил палкой по столу. Рана изувечила и укоротила его левую ногу, но не укротила дух. Туризин гневно сверкнул глазами, его взбесил покровительственный тон Баанеса. Низкорослый, худой и лысый, Ономагулос был другом Маврикиоса Гавраса с детства и до сих пор не считал, что младший брат Императора занял место, полагающееся ему по праву.
– Я не могу создать флот мановением руки, – буркнул Туризин. – Сфранцез хорошо платит своим капитанам, он прекрасно знает, что только это и удерживает его голову на плечах.