Император для легиона
Шрифт:
– Я понял тебя, Туризин. Что бы ты ни приказал, я, разумеется, повинуюсь.
– Хорошо. Больше не будем говорить об этом, – ответил Гаврас ровно и продолжил совет.
– Неужели он так и оставит это? – прошептал, как бы не веря своим ушам, Гай Филипп на ухо Скаурусу.
– Это просто Ономагулос, он всегда так разговаривает, – шепнул трибун в ответ, хотя и сам был встревожен. Баанес все еще обращался с Туризином Гаврасом как с маленьким мальчиком.
Возвращаясь в римский лагерь, Скаурус думал о том, что может сделать
– Что случилось? – тут же спросил Марк, увидев застывшее лицо младшего центуриона.
– Я… ты… – начал было Глабрио и не смог продолжать. Голос у него прервался, он махнул рукой странным жестом, означающим одновременно и отвращение, и отчаяние, затем повернулся и ушел, оставив своих командиров в полном недоумении.
Скаурус и Гай Филипп обменялись удивленными взглядами и двинулись за ним. Глабрио всегда был невозмутим. Они никогда еще не замечали, чтобы он так открыто выражал свое отчаяние или горе. Не видели до этого момента.
Он повел их к насыпи, которую возводили легионеры, когда приступали к осаде Видессоса. Небольшая толпа легионеров обступила один из патрулей. Подойдя ближе, Скаурус увидел на их лицах то же смешанное выражение ужаса и гнева, которое бурлило в Квинте Глабрио. Кольцо расступилось при приближении трибуна. Казалось, легионеры были рады возможности отойти в сторону. У тела, лежавшего на земле, остались только два человека – Горгидас и Фостис Апокавкос.
– Ты уверен, что хочешь это видеть, Скаурус? – спросил Горгидас, повернувшись к трибуну. Лицо у него было очень бледным, как будто врач легиона увидел сейчас больше боли и смерти, чем доводилось ему после кровавой сечи.
– Отойди в сторону, – резко сказал Марк.
Грек и Апокавкос подались назад, и Марк увидел. Убит был Дукицез. Увидел и не мог сдержать стон. И для этого спасал он маленького воришку от гнева Маврикиоса?
Тело, лежавшее перед ним, безмолвно ответило: «да». Мертвым Дукицез казался даже меньше, чем помнил его Скаурус. Сейчас он был похож на сломанную, изувеченную игрушку, отброшенную в сторону каким-то жестоким ребенком. Но какой ребенок, даже самый испорченный и злой, мог так отвратительно искалечить тело, лишить этот скорчившийся труп всякого человеческого достоинства?
Марк услышал, как Гай Филипп со свистом втянул в себя воздух. Он не заметил, что пальцы его судорожно сжались в кулак и ногти впились в кожу.
– Он умер быстро, – сказал Горгидас, показывая длинный надрез, который шел от левого уха до середины горла маленького человека. Несколько черных мух с жужжанием поднялись из-под пальцев врача. – Он не мог оставаться живым и почувствовать, что с ним делают… все… это… Весь лагерь… Асклепиос! Весь город услышал бы его крики. Но никто ничего не знал, пока не пришла смена караула.
–
– У Сфранцезов есть казды, которые воюют за них, – сказал Марк, пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение увиденному. – Это могло быть их рук делом. Они убивают с большой жестокостью, чтобы запугать своих врагов.
Но он сам сомневался в справедливости такого предположения. Казды были варварами, они убивали и пытали своих пленников слишком часто, чтобы известия об этом могли быть пустыми слухами. Однако хирургическая точность убийцы Дукицеза намного превосходила их жестокость в холодном намерении причинить зло.
Фостис Апокавкос сказал:
– Казды, будь они прокляты, ничего общего с этим не имеют. Я почти хотел бы, чтобы это были они, – тогда я хоть отдаленно понял бы причину.
Новый римлянин говорил по-латыни с легким акцентом западных провинций, и этот необычный выговор сейчас только подчеркивал его горе. Он и Дукицез, два имперских солдата, вместе проделали весь горький путь отступления после поражения при Марагхе.
– Ты говоришь так, будто знаешь, что это не кочевники, – сказал Гай Филипп. – Даже худшие из видессиан не могли бы сделать такое.
– Я благодарен тебе за эти слова, – ответил Фостис Апокавкос, почесав свой длинный подбородок. Чаще он настаивал на том, чтобы его считали римлянином, и все же сейчас хотел быть видессианином. – Но это не кочевники, друг, и ты не прав. Взгляни сюда. – Он показал на лоб мертвеца.
На взгляд Скауруса раны на лбу не отличались от других зверских увечий, нанесенных убийцами. Он вгляделся снова, на этот раз как бы отделяя засохшую кровь от тела, и различил вырезанные ножом буквы. Из них сложилось слово, точнее, видессианское имя:
Ршавас.
– Он сделал это, чтобы мы не скоро о нем забили, – сказал Виридовикс вечером у костра. – Я знал, что этот негодяй способен на что-то подобное.
Кельт ел легкий ужин – хлеб и несколько виноградных гроздьев. Желудок подвел его, когда он увидел тело несчастного Дукицеза.
– Да, – согласился Гай Филипп и сжал своими квадратными волосатыми руками невидимое горло. – И он вдвойне идиот, потому что застрял теперь в городе, откуда нелегко будет удрать.
– Ну что ж, еще одна причина для того, чтобы взять его, – добавил Марк и налил себе в кружку вина. Все еще содрогаясь при мысли об увиденном, трибун пил вино, желая затуманить свою память.
– Хуже всего то, что ты сказал сегодня утром, – обратился Квинт Глабрио к Гаю Филиппу. – Хотя ты и не до конца осознал это. Дукицеза убил не кочевник. Не было никакой необходимости увечить его так после смерти, и пусть пощадят меня Боги, сделав так, чтобы я никогда не узнал истинной причины этого зверства.