Император и Сталин
Шрифт:
— Час от часу не легче! Ящик установили ещё на датских верфях, начинив взрывчаткой, которую привезли из Германии… Вы что-нибудь понимаете?
— Вопросов больше чем ответов. Но это уже хоть что-то. В вашей власти запросить информацию по германскому следу. А я предлагаю разрешить покидать яхту всем желающим и прошу Вашей санкции на организацию слежки за всеми пассажирами и членами команды без исключения. Государь распорядился выделить столько сотрудников, сколько нужно и уже сформирован достаточный штат филеров. Из Москвы прибыл «Особый отряд наблюдательных агентов», во главе с Евстратием Медниковым…
— Государь санкционировал
Кошко пожал плечами:
— Три покушения подряд — это тоже неслыханно. Так что его можно понять…
— Хорошо, что еще вам нужно для работы?
— Специалисты-кораблестроители, которые смогут определить, какая часть яхты пострадала бы более всего, если бы эта взрывчатка была приведена в действие, находясь именно в том месте, где она была обнаружена?
— А это как может помочь следствию?
— Кто-то пытался её демонтировать. Причем этот «кто-то» прекрасно был информирован, где и что надо искать. Почему? Может он неожиданно для себя оказался на яхте и боялся за свою жизнь? Знал, что в случае подрыва он пострадает в первую очередь? Нужно отработать и эту версию. Надеюсь, она будет иметь перспективу.
— Аркадий Францевич, вы уж простите… у меня было достаточно времени поразмышлять… Последний месяц события вокруг государя разворачиваются так стремительно и принимают настолько ожесточенные формы, что боюсь, версий вам придется отрабатывать еще много и все они будут на удивление продуктивными…
– ------
(*)
Глава 13 Товарищ Царь
— Ну, и зачем Вам это всё надо? — спросил Красин, когда пауза стала совсем уж неприличной, а пейзаж за окном полностью утонул в вечерних сумерках.
— Хочу надеяться, что для того же, для чего и вам, — глухо ответил император, делая шаг от окна, — хочу спасти Отечество от неминуемого превращения в колонию для сильных и зубастых соседей… Кстати, хозяин этого заведения заваривает изумительный колониальный индийский чай. Раз вы вернулись, я вас не отпущу, пока не попробуете.
— Я считаю, что без революции страна обречена, — отчеканил Красин, с вызовом глядя на царя, колдующего у самовара.
— Я тоже так считаю, — спокойно и как-то буднично пожал плечами император, наполняя стакан напитком цвета спелой вишни. — И весь вопрос в том, что каждый из нас считает революцией…
— Революция — это смена правящего режима, слом старой, реакционной государственной машины и переход к истинно народному самоуправлению, — произнёс инженер голосом человека, поднимающегося на эшафот.
Император, взяв в руки дымящийся стакан, подошёл к революционеру и заглянул ему в глаза, как показалось Красину, с какой-то грустью и жалостью…
— Да-да, конечно, и это тоже, — кивая в такт словам, подтвердил монарх. — Однако товарищ Красин, — в глазах его мелькнула ироничная искорка, — называясь марксистом, очевидно, вследствие своей занятости, не до конца изучил работы Маркса и Энгельса о роли базиса и надстройки, поэтому идеалистически пытается поменять их местами… Да, вы пейте чай, Леонид Борисович, пейте — он особенно ароматный, пока горячий…
— Итак, — продолжил император, возвращаясь к самовару и наполняя второй стакан, — вы считаете, что революция — это, в первую очередь, свержение самодержавия, забывая, что это только политическая надстройка, которая диктуется существующим
— Мы не собираемся никуда перепрыгивать, — упрямо наклонив голову, пробурчал инженер, — с чего вы взяли?
— Да из вашей газеты и взял, — пожал плечами император, отхлёбывая из стакана. — Вот, полюбопытствуйте — прямо в первых строках «Искры» чёрным по белому: «Ближайшей целью рабочей партии должно быть ниспровержение самодержавия и завоевание политической свободы», — император отставил чай и упёрся взглядом в газету, — и вот здесь… и вот опять… «И подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, ограждённое солдатскими штыками, разлетится впрах!» Вся газета посвящена преобразованию надстройки. А кто и когда будет заниматься базисом?
— Вот освободимся от старых оков и начнём. Или Вы считаете, что без самодержавия и его адептов при строительстве нового базиса не обойтись? — язвительно спросил Красин, сам удивляясь собственному нахальству.
— Не говорите чепухи, Леонид Борисович, — махнул рукой император с удивительным образом материализовавшейся в ней трубкой. — Любое кладбище полно тех, кто думал, что миру без них не обойтись. Всё, имеющее начало, имеет и конец, в том числе и самодержавие. Но мы же сейчас не про ваше или моё субъективное отношение к нему, не так ли? Мы говорим про объективные условия прогресса, делающие его необратимым, как восход Солнца.
Слова, произносимые абсолютно серьёзным тоном, сопровождались смеющимся взглядом, от которого Красин ещё больше сатанел и терял остатки самообладания.
— Для начала было бы достаточно парламентаризма французского или американского образца, — стараясь взять себя в руки и сжав стакан так, что побелели костяшки пальцев, отчеканил Красин.
— Достаточно для чего? — перебил его император. — Для кратного промышленного роста? Для создания новых производственных отношений? Для кардинального изменения парадигмы существования деревни? Или, может, французский и американский парламентаризм ставит надёжный заслон кумовству и мздоимству? Вы, товарищ Красин, как будто не слышите, что я вам говорю. Марксизм учит, что базис первичен, а надстройка вторична, и пока не изменится базис, он будет неумолимо возвращать надстройку в исходное состояние.
— Вы хотите сказать, что у нас ничего не получится, кроме смены династии? — фыркнул Красин. — Думаете, что в результате всех наших усилий Романовых сменят Плехановы или Ульяновы, и им также будут петь «Боже, царя храни», и на этом всё закончится? Мы мечтаем совершенно о другом…
— Вы можете мечтать о чём угодно, — как строгий учитель, припечатал император, — но мечтательность — это проявление идеализма, который, опять же, противоречит марксистской теории, базирующейся на принципах материализма. Вместо «Боже, царя храни» вы можете петь «Интернационал» и называть первое лицо не монархом, а председателем или секретарём, но суть его самодержавной власти от этого не изменится, и опираться она будет на насилие, сиречь на штыки, как бы революционно они ни назывались…