Шрифт:
Иллюстрация на переплете Андрея Клепакова
– Скачет… – зачарованно произнёс Рылеев. После чего резко развернулся к остальным.
– Господа – вот он! Наш шанс! Сии минуты решают, одержим ли мы победу либо окажемся повергнуты в кандалах к трону узурпатора… Сейчас есть шанс всё изменить! Достаточно лишь отринуть все сомнения и твёрдо исполнить свой долг, – он стремительно развернулся к Каховскому: – Пётр, наше будущее, будущее всей России – в твоих руках! Если ты исполнишь свой долг – над нашей многострадальной родиной ярко вспыхнет солнце Республики! И все мы будем помнить, что возжог его именно ты! Все мы и вся Россия…
Каховский, зябко кутавшийся в очень похожее на шинель пальто с пелериной, растерянно уставился на воодушевлённо вещавшего ему соратника по Северному тайному обществу, после чего перевёл испуганный взгляд
С восстанием всё пошло не так сразу же. Во-первых, князь Трубецкой, всеобщим решением избранный главой и диктатором восстания, вообще не явился к казармам, прислав слугу с сообщением, что он отказывается от своего поста. Что повергло большинство восставших в шок… Затем, едва только члены Северного тайного общества штабс-капитаны Александр и Михаил Бестужевы вместе с Дмитрием Щепин-Ростовским начали поднимать солдат лейб-гвардии Московского полка, как прибежавшие со стороны Екатерингофской лейтенант Арбузов и мичман Дивов срывающимися от волнения голосами сообщили, что Гвардейский флотский экипаж на Сенатскую не выйдет. Это буквально ввергло всех в ступор. Моряки всегда были самыми горячими сторонниками немедленного преобразования страны, всегда горячо поддерживая самые прогрессивные и передовые идеи, иной раз даже затмевая в этом самого Рылеева с его американо-республиканским задором, изрядно развившемся за время его службы в Русско-американской компании. Недаром он регулярно заявлял: «Во всём мире не существует хороших правительств, за исключением американского». И вот такой афронт…
– Как это?! Что случилось? – в ответ на посыпавшиеся вопросы Арбузов истерично всхлипнул, а Дивов зло ощерился и заговорил:
– Это всё вчерашние посиделки в кают-компании с Николаевым-Уэлсли… Он по вторникам регулярно появлялся у нас, в Гвардейском флотском экипаже и нередко участвовал в дискуссиях по самым разным вопросам. Если вы не знаете, то именно после подобных обсуждений и появились решения насчёт полного перехода военного кораблестроения на производство композитных кораблей. Или идея сокращения числа деков и пушек на линкорах и фрегатах в пользу перевооружения их куда более крупнокалиберными орудиями…
– А-а-а-а – «only big guns», – тут же встрял кто-то из офицеров, – как же, как же – помню. По этой глупой идее очень неплохо прошёлся господин…
– Заткнитесь, поручик, на эти воспоминания у нас нет времени! – несколько истерично рявкнул подбежавший Одоевский, который после отказа князя Трубецкого принял на себя командование восставшими, и коршуном развернулся к морякам. – Рассказывайте!
Лейтенант и мичман поёжились и переглянулись, после чего мичман нехотя продолжил:
– Так вот, нас вчера там не было, но нам передали… короче, как многие здесь слышали Николаев-Уэлсли всё время пытался увести дискуссию от будущего России ко всяким низменным вещам – металлургии, судостроению, производству паровозов и паровых машин в целом, либо, – тут мичман скривился, – вообще о каких-нибудь валенках или производстве молока и сахарной свёклы… как крестьянин какой-то!
– Да он и есть крестьянин, вернее – трубочист, – с возмущением прошипел кто-то. – Крепостной же бывший, – мичман запнулся и покосился, но Одоевский нетерпеливо дёрнул подбородком. Мол – продолжайте.
– Так вот, по рассказам, он вчера – как с цепи сорвался! Сначала просто язвил как не в себе, едва только речь заходила о том, что наступает удобный момент, дабы потребовать необходимых благих изменений в государственном устройстве, а затем разразился настоящей речью, в которой смешал в кучу всё – долг, честь, верность, финансовые трудности новообразованных государств… умудрился даже приплести сюда Северо-Американские Соединённые Штаты, припомнив их дефолт конца восемнадцатого века [1] . После чего покинул собрание. Но после его ухода в кают-компании развернулась очень жаркая дискуссия и-и-и… вот.
1
Сразу после обретения независимости первый президент США Джордж Вашингтон реализовал программу секретаря Казначейства А. Гамильтона по реструктуризации долгов
– То есть, милостивый государь, – Одоевский аж побелел от ярости, – вы мне что сейчас вещаете – одного разговора хватило, дабы господам морским офицерам отказаться от мечты о свободе?
– Да нет, – нехотя присоединился к разговору лейтенант, – так-то мы поднялись и стали вооружаться. Но сомнения после вчерашних выступлений этого николаевского выкормыша даже у меня возникли. Он же всё время говорил, что сам бывший крепостной и ехидно так вопрошал, сволочь, скольких собственных крестьян мы сами уже освободили? [2] После чего заявлял, что Николай-де, в своём уделе уже всем вольную дал, да пообещал, как корону примет – всем государственным крестьянам так же вольную выписать. А ещё ерничал – мол, какие же вы освободители, ежели даже от царской семьи в этом деле отстаёте…
2
Из всех декабристов, среди которых были и весьма крупные земле- и, соответственно, крестьяновладельцы, например, Сергей Муравьев-Апостол владел 3500 душ крестьян, Трубецкой – 800 душ, Николай Тургенев – 700 душ, личных крестьян к моменту восстания не освободил НИ ОДИН. В отличие, скажем, от «императорского пса» и «реакционера» Бенкендорфа, который к декабрю 1825 г. освободил всех своих крестьян… А вообще из числа декабристов хоть какое-то телодвижение в этом направлении сделал только уже покойный к моменту восстания участник тайного общества Михаил Лунин, который в своём завещании (духовной грамоте) указал своему единственному наследнику, брату Николаю, освободить крестьян, согласно принятому императором Александром I ещё в 1803 году «Закона о вольных хлебопашцах»… через пять лет после своей смерти!
– И вы повелись на слова прихлебателя узурпатора?! – гневно воскликнул Щепин-Ростовский.
– Да нет же… – гневно воскликнул Дивов, – я ж говорю – мы уже матросов подняли и вооружаться начали. А тут генерал Шипов откуда ни возьмись. Тут же повелел Николаю Александровичу шпагу сдать. И Вишневскому. А когда тот заартачился – натравил на него матросов.
– И они послушались?
Да он закричал, что новому государю императору уже Сенат и части гарнизона присягнули! Вот матросики и заколебались…
– А офицеры что?
– А офицеры в знак солидарности с Бестужевым и Вишневским так же своё оружие сдали и под арест пошли. И Мусин-Пушкин, и Кюхельбекер, и Окулов, и Бодиско… Так что из Гвардейского экипажа тут только мы с Антоном Петровичем.
Это была катастрофа! Гвардейский флотский экипаж обещался выставить не менее трёхсот-четырёхсот нижних чинов, а скорее – около тысячи. И теперь их можно было не ждать. А такое умаление рядов должно было очень сильно сказаться на основательности позиций восставших! Но, как выяснилось немного позднее, это было только начало неприятностей… Измайловский полк не пришёл вообще. Что там у них произошло – было неясно, но ни один солдат из казарм так и не вышел. Из лейб-гвардии Гренадёрского поручик Сутгоф сумел сагитировать и привести на площадь всего полуроту. Да и ряды основы восстания – лейб-гвардии Московского полка – за время, пока солдаты выдвигались по заснеженным улицам Санкт-Петербурга, изрядно поредели. Пара сотен человек точно подались в бега…
На самой Сенатской площади тоже всё пошло не слава богу. Из собравшейся толпы начали орать какие-то люди, обвиняя солдат в том, что «нынешний государь император за народ и правду стоит – школы открывает, крестьянам вольную даёт», что он «за народ и страну супротив Наполеошки-узурпатора кровь проливал» и «заместо всей армии один на поле Ватерловском со своими людишками грудью стоял», а вы-де – этакие предатели и изменники, супротив такого человека пошли! Отчего построившиеся в каре солдаты изрядно посмурнели лицом, а дезертирство заметно усилилось. К одиннадцати часам с площади начали убегать уже целыми плутонгами, а когда Оболенский попытался пресечь начавшееся бегство, выведя взвод и повелев стрелять по убегающим, – тот отказался стрелять и, в свою очередь, сам разбежался. Так что к полудню стало ясно, что восстание провалилось… И вот теперь у восставших появился шанс всё исправить. Один-единственный шанс!