Император из провинции
Шрифт:
— Хорошо бы, — согласился я, посмотрев в окно на последние частные дома, которые находились в черте города. Дальше шла лишь дорога, которая постепенно затягивалась сумерками.
Мы продолжили беседу, разговаривая о всяком-разном, а вскоре подъехали к тому самому лесу. Его уже окутал вечерний мрак. Сержант направил автомобиль под кроны деревьев и свернул, немного не доезжая до поворота, ведущего к церкви. Тут мы наткнулись на поваленное дерево, перегораживающее дорогу. Чуть в стороне от препятствия находилась небольшая полянка, на которой стояла белая «Нива».
Козлов
— Их машина! Тут они значит!
— Это, конечно, хорошо, но дядь Коль, а тебе сразу не показалось странным, что капитан областной полиции ездит на «Ниве»? — выдал я, вылезая из «бобика».
— А что тут странного? — не понял он, тоже покинув машину, а потом сузил глаза и подозрительно спросил: — Или ты на что-то намекаешь?
— Нет, — быстро ответил я, слабо улыбнувшись. — В полиции работают самые честные и отзывчивые люди.
— То-то же, — хмуро обронил сержант и подошёл к автомобилю липовых полицейских.
Подёргал дверную ручку, убедился, что «Нива» заперта, потом потрогал капот, после чего решительно обошёл поваленное дерево и устремился вверх по дороге. Я потопал за ним, нервно глядя по сторонам. В темноте каждый куст казался маленьким Чёрным Вороном, который грозился вот-вот воткнуть в меня острейшие когти. Мне стало нехорошо. По вискам заструился пот, а грудь сдавило, словно её сковали железными обручами. Похоже, что на меня впервые в жизни обрушился приступ панической атаки. Как бы я не храбрился, но встреча с Чёрным Вороном оставила глубокий след, и вот сейчас он вылился в такое состояние. У меня даже пальцы затряслись. Если бы не полицейский, который уверенно шагал по тропинке, то я бы уже рванул к машине, чтобы свалить отсюда подальше. Но самообладание Козлова не позволяло мне этого сделать. Полицейский стал для меня тем маяком, который вывел мой дебаркадер из бушующего моря тревоги. Я почувствовал, как приступ отпустил меня, оставив после себя лёгкую нервозность, которая в такой ситуации была вполне естественной.
Меж тем мы приблизились к старой мрачной деревне, окружённой высокими деревьями. Более молодые деревца уже росли прямо между домами, многие из которых оказались разрушены. Их крыши давно провалились, а тёмные от времени брёвна лежали в густой траве. Пустые окна недобро взирали на двух путников, пришедших сюда. Воздух пах дубовыми желудями и травой, а тишину нарушали лишь поскрипывающие ветви и насекомые.
Вон там, возле колодца, чернело пепелище, среди которого в одиночестве стояла русская печка, расписанная матерными словами. Немного правее от неё — один из трёх уцелевших домов. Он был густо облеплен зелёным мхом и жёлтыми пятнами лишайника. На двухскатной крыше росла трава. А за мутными оконными стёклами играло пламя свечей.
Козлов прошептал, облизав губы:
— Вот тут колдунья живёт.
— Ага, — проронил я, глядя на проторённую тропку, которая вела к покосившему крыльцу. — Ходят сюда люди, ходят.
— Идиоты, — процедил полицейский и двинулся к двери, обитой кусками чёрной потрескавшейся кожи.
Он взошёл по поскрипывающим ступеням и громко
Она была такой страшной, что я чуть зрение не потерял, а бравый полицейский выдохнул:
— Матерь родная…
— Вы явно пошли в отца, — шепнул я ему на ухо непослушными губами, внутренне содрогаясь от вида сморщенного лица с большим крючковатым носом, под которым густо росли седые волоски. Над верхней губой старухи был целый лес с горой-бородавкой. Она имела неприятный лиловый цвет. Щёки единственной жительницы деревни оказались впалыми и серыми, а волосы были длинными и нечёсаными. Они седыми прядями закрывали её шею и заканчивались там, где у молодой девушки обычно расположена грудь, а у старухи же вторичные половые признаки свисали до пупа.
На отшельнице болтался рваный халат, поверх которого лежала побитая молью серая шаль, а на ногах у неё были валенки. Пальцы бабки оказались унизаны золотыми кольцами. Наверное, у старухи было много мужей. Ну а если серьёзно, то, по-моему, я уже где-то видел похожее кольцо, а то и аналогичное. Тьфу ты, не кольцо, а серьгу — у Лёхи была золотая серьга, которая чуть ли не идентична кольцам отшельницы.
Та в этот миг заговорила скрипучим, как несмазанные дверные петли, голосом, показав жёлтые зубы и сверкнув золотым резцом:
— Чего надобно? Заговор? Приворот? Погадать?
Мы молчали, пока ещё не в силах раскрыть рты, а лишь со страхом пялились на старуху. Тогда она принялась недружелюбно взирать на нас колючими выцветшими глазами, спрятавшимися в мрачных тенях, которые пропитали её веки.
Наконец дядя Коля отошёл от шока, вытащил удостоверение и проговорил деланно грубым голосом, показывая его бабке:
— Меня зовут Николай Козлов. Я сержант местной полиции. Разыскиваю двух мужчин. Есть сведения, что они направились к вам.
О «Ниве» он почему-то умолчал. Вероятно, по каким-то своим соображениям. Я мимолётом глянул на него, отметив суровый вид, а потом перевёл взор на старуху.
Та отпираться не стала и сразу произнесла, цыкнув языком:
— У меня они. Давеча пришли, да так и остались. Самогонка им моя понравилась и банька.
— Эти двое в доме? — спросил полицейский, даже немножко изумившись тому, что у нас всё так просто вышло.
— Угу, — проронила бабка, пожевав серые губы и глянув на тёмное небо.
— Ведите меня к ним, — требовательно произнёс Козлов, а затем добавил: — Кстати, как вас зовут?
— Да меня все просто Бабушкой кличут, — проскрипела старуха, двинувшись в глубь дома.
— А имя у вас есть? — настаивал Козлов, пригнув голову и войдя в хату. — И документы?
— Я уж и не помню своего имени. Мне годков-то столько, что не сосчитать, — прокряхтела бабка, миновав тёмные сени, где под потолком сушились всякие травы.
— А документы? — без энтузиазма бросил полицейский, уже поняв, что и их нет.