Шрифт:
Петербург
К заставе подъехали к десяти вечера, уже в полной темноте. Шлагбаум был опущен. Чадил смоляной факел, больше давая дыма, чем света. В деревянной полосатой будке дремал часовой. Неподалёку низенький караульный домик из бурого кирпича. Маленькие запылённые окошки слабо светились. Подальше у обочины стоял дощатый трактир, из которого исходил дух щей и свежего хлеба. Почтовая станция с конюшней лепилась к трактиру.
– Стой! – скомандовал солдат, выйдя из полосатой будки. – Кто едет?
Тут же
– Генералиссимус Суворов, – сказал он.
Унтер-офицер обернулся и крикнул внутрь караульного домика:
– Генералиссимус!
Дверь, распахнулась настежь, чуть не слетев с петель. Гулко стукнулась о стену. Унтер-офицера едва не опрокинули на землю. Человек двадцать офицеров выбежали из домика и окружили карету.
– Вы с ума сошли, господа! – зашипел на них Фукс. – Кто вам позволил встречать князя? Сами наказаны будете, да еще на светлейшего гнев накликаете. Вы же прекрасно знаете об указе императора.
– Простите, но честь нам не позволяет не встретить генералиссимуса, – оправдывались офицеры.
– Господа, светлейший без сознания. Оставьте, – умолял их Фукс.
– Хоть одним глазком взглянуть, – просили офицеры.
– Не тревожьте князя, – просил Фукс. – И без того еле живым довезли. Ему покой нужен, а не ваши виваты.
Шлагбаум взвился вверх. Усталые лошади повлекли карету с больным генералиссимусом в город. Офицеры выстроились по обе стороны дороги, отдавая честь. Затем кликнули ординарцев, которые прятали коней в небольшой рощице за трактиром. Вскоре все тихо разъехались. Вот и вся триумфальная встреча.
Один я остался стоять на дороге. Солдат не спеша опустил шлагбаум и спрятался обратно в полосатой будке. Унтер-офицер помялся. Хотел было мне предложить погреться в караульном домике, но не решился. Ушёл.
Неужели я вернулся? – не верилось мне. – Всего в миле от меня Петербург. Как странно, я уезжал два года назад, имея при себе одну лишь шпагу. Теперь возвращаюсь с тем же богатством. А что там в Петербурге? Кто меня ждёт? Аракчеев? Опять штабная рутина: возня с бумагами, разъезды по городу, скудный ужин в ближайшей харчевне и холодная постель в съёмном клоповнике… В редкие выходные – сборище друзей с попойкой и возможный отдых на гауптвахте.
Софья! – как будто кто-то крикнул в глубине души. Софья? С чего бы? Зачем я ей? Давно забыт…
– Ваше благородие! – окликнул меня мой новый ординарец. – Скоро к ночи.
Действительно, надо ехать. Не торчать же мне здесь до рассвета. Доберусь в казармы, отрапортую дежурному офицеру, получу место для ночлега. Нет! Все же надо сперва побывать у Аракчеева. Сделать доклад. Заодно потребовать ответа за дурацкое поручение, касаемо Великого князя Константина. А еще добиться через Аракчеева аудиенции у императора. Время позднее, но генерал-губернатор, бывало, засиживался далеко за полночь.
Я взглянул на дорогу, ведущую в Петербург. Голые деревья по обочинам, не просыхающая
Как-то тоскливо стало на душе. Все же, что меня ожидает?
Хотел уже было тронуть коня, как к караульному домику со стороны города подъехала изящная карета. Герба на двери я не разглядел. Четвёрка отличных коней запряжена цугом. Лакей соскочил с задка, опустил ступеньку и открыл дверцу. Из кареты, осторожно ступая, вышла дама в соболей шубке. На груди меховая муфточка, куда она прятала руки.
Странно было видеть в столь поздний час на городской заставе благородную женщину в сопровождении всего лишь кучера и лакея. Видать важное дело привело её сюда. Она огляделась, заметила меня. Вдруг сделала несколько торопливых шагов в мою сторону и замерла в нерешительности…
Она же сейчас испачкает подол шубки, – подумал я. Кругом апрельская грязь. Какое-то смутное предчувствие горячей волной поднялось в груди. Что-то знакомое было в её облике. Я, не осознавая, что делаю, спрыгнул на землю и зашагал навстречу, прямо по лужам. Мы остановились на расстоянии вытянутой руки. В скудных отблесках факела я разглядел красивое гордое лицо юной девушки. Знакомые черты.… До боли знакомые…
– Семён? – сказала она или спросила, как бы не веря.
– Господи! Софья! – вырвалось у меня.
Глаза её заблестели, и по щекам потекли слезы. Она вынула руки из муфточки и протянула мне. Я схватил маленькие мягкие, ладошки. Даже под шёлковыми перчатками почувствовал жар.
– Тише, Семён, тише, – умоляла она.
– Откуда вы здесь? – Я поцеловал её пальчики, унизанные тонкими колечками.
Софья подошла еще ближе и прошептала:
– Я хотела вас увидеть.
– Меня? – изумился я и слегка растерялся.
– Да! Кого же ещё? – разозлилась она, словно сестра на глупого младшего брата.
Она прильнула к моей груди. Я обнял её за плечи. Пушистый мех щекотал мне лицо. Я не верил! Софья! Моя Софья!
– От вас ужасно пахнет порохом. – Она неуловимым движением выскользнула из моих объятий. Поморщила носик. – Пойдёмте же скорее в карету. Меня не должны видеть одну, да еще так поздно.
Софья крепко схватила меня за руку и потащила за собой.
– Как же вы решились приехать сюда, так поздно? – спросил я, когда карета, мягко покачиваясь, катила по дороге. – Неужели из-за меня?
– До чего же вы глупый, – задумчиво произнесла она. – Вы все прекрасно понимаете и задаёте ненужные вопросы.
Я почувствовал, как щеки мои начинают гореть.
– Простите, – буркнул я. Её пальцы крепко сжала мою ладонь. Надо было бы продолжить разговор, но я не знал с чего начать. Как-то все странно и неожиданно.
Я осмотрел карету. Дорогая обивка. Шторки с кисеёй. Мягкие диваны.
– Не удивляйтесь, – поняла мои мысли Софья. – Моя матушка нынче в звании гофмейстерины двора Великого князя Александра. Меня назначили фрейлиной к его супруге, Елизавете Алексеевне.