Император. Книга первая. Павел

Шаповалов Сергей

– На этот раз что?

– Расчёты надо произвести. Не так что-то. Или ядра тяжёлые, или стволы короткие.

– Объясните, – требовал Павел Петрович.

– При фунтовом заряде пороха ядро летит не больше пятисот шагов. Если полуторафутовым заряжать, так часть пороха из ствола выносит, искрит, как фейерверк.

– Вот оно, что? – задумался Великий князь.

– Расчёты надо произвести, – повторил полковник и несмело добавил: – Единорог шуваловский, он, все же, лучше.

Павел Петрович недовольно вздёрнул подбородок.

– Где же я вам возьму единороги?

Нет у меня денег на единорогов. Хорошо, хоть эти, – кивнул он на пушку, – посол Голландии подарил. Сделайте расчёты и принесите мне к завтрашнему утру.

Рядом развернулась вторая батарея, и пушкари принялась палить по мишеням. Но на этот раз ядра не долетали, зарывались в дёрн, разбрасывая комья земли. Лишь последним выстрелом удалось сбить бочки.

– Это что за безобразие? – гневно закричал наследник, размахивая тростью, и бросился к командиру батареи. – Что за стрельба? Вы что, впервые пушку увидели?

– Никак нет! – испуганно отвечал здоровенный мордастый капитан, вытянувшись в струнку.

– А почему ядра у вас не долетают?

– Порох сырой.

– Что? – гневу наследника не было предела. Он кинулся к зарядным ящикам, вынул один из зарядов, разодрал холстину и, стянув зубами белоснежную перчатку, сунул руку в порох. Выплюнул со злостью перчатку и заорал: – Аракчеев, откуда сырой порох? Кто принимал? Я вас за это в солдаты разжалую!

– Позвольте объяснить, – спокойно попросил Аракчеев. Лицо его не выражало ни капельки страха.

– Ну! Жду! – требовал наследник, нервно сжимая в руке горсть сырого пороха.

Порох я приказал намочить. Он изготовлен по моему рецепту.

– С водой, что ли? Зачем?

– Не с водой. Дело в том, что в походе всякое случается. Бывало и такое, что артиллерийские заряды промокали под дождём или при неудачной переправе через водные преграды; при этом армия лишалась огневой поддержке. Я же пытаюсь приготовить порох, который бы и сырым возможно было употребить при стрельбе.

– Не врёшь? – недоверчиво взглянул на него Павел Петрович.

– Сами видите – стреляет, хоть и сырой.

Гнев наследника моментально улетучился.

– Ух, и голова у тебя светлая, – хохотнул Великий князь. Настроение его менялось в одно мгновение. – Расскажешь сегодня после ужина о своих опытах. – Бережно положил разорванный мешок картуша на зарядный ящик. Адъютант подал оброненную перчатку. Павел Петрович натянул её на руку. Потом повернулся к остальным офицерам: – Господа, сегодня я намерен отужинать в Арсенальном зале. Жду вас всех. Панин, вы тоже оставайтесь, – приказал он бригадиру. – Завтра отвезёте свои доклады, и товарища вашего отмойте. Я и его желаю видеть на ужине, – указал он тростью на меня. – Кстати, Аракчеев, этот юноша к вам с рекомендацией. Вы уж позаботьтесь о земляке. Он – сын героя. Капитана Доброва помните?

– Будет исполнено, – пообещал Аракчеев и пристально осмотрел мои истоптанные сапоги, перевёл взгляд на шпагу, пересчитал пуговицы на сюртуке. – Добров, говорите? – недоверчиво переспросил он.

– Так точно, Добров Семён Иванович, – подтвердил я.

Наследник,

неуклюже шагая, и смешно подпрыгивая при ходьбе, направился к замку.

– Ваше Высочество! Ваше Высочество! – вприпрыжку ринулся за ним офицер сопровождения.

– Что ещё? – недовольно обернулся наследник.

– Надобно дать приказ батареям свернуть позиции. Иначе Аракчеев до утра стоять будет.

– Верно, – согласился Великий князь и, что есть мочи, гаркнул: – Свернуть позиции! Пушки в депо, солдатам – по казармам!

* * *

– Дайте-ка. – Аракчеев протянул ко мне широкую грубую ладонь. Я не сразу сообразил, что от меня требуют, но после понял и достал из-за пазухи серый конверт с сургучовой печатью.

Аракчеев внимательно осмотрел герб на сургуче, сломал печать. Вынул исписанный мелким почерком листок, начал читать. Окончив, засунул письмо обратно в конверт. Ещё раз пристально взглянул мне прямо в лицо, своими волчьими светло-карими глазами и недовольно произнёс:

– Что же вы в таком виде перед наследником предстали?

Я, было, набрал воздуха в лёгкие, чтобы выдать оправдание, мол, целую неделю в дороге, ночевал где попало, но Аракчеев опередил:

– Не надо ничего говорить. Все ваши слова – ничего не значат. И запомните: никогда не оправдывайтесь, а тут же исправляйтесь.

***

В солдатской бане стоял запах нагретых досок, пара и горящего угля. На каменном полу громоздились огромные деревянные лохани, наполненные водой. В каменных печах пылал огонь. Чугунные заслонки накалились до бордового цвета. Сверху на печах шумели железные ведра, готовые закипеть. Широкие деревянные лавки потемнели от влаги.

– Может, мне не стоит мыться? – с надеждой спросил Панин. – Я и без того недавно парился в Полоцке. Бани в Полоцке хорошие.

– Приказано – извольте выполнять, – жёстко ответил Аракчеев. – И прошу вас: будете собираться к ужину, не надевайте шёлковых бантов и всяких побрякушек. Павел Петрович не любит всей этой показной роскоши.

– Как скажете, – пожал плечами Панин.

– А у вас, юноша, есть белая сорочка? – спросил меня Аракчеев.

В моем дорожном сундуке есть чистое белье. – Я открыл свой потёртый кожаный кофр с медными уголками. Матушка собирала сама меня в дорогу и положила пару рубах из грубого выбеленного холста.

– Вы это называете – чистым? – с сомнением спросил Аракчеев, взял из кофра сорочку, повертел её, резко рванул, и ткань тут же расползлась пополам. – Вам принесут одежду.

Аракчеев вышел твёрдой уверенной поступью. Я вздохнул, с грустью рассматривая куски разорванной холстины, которые ещё недавно были рубахой.

– Ух, Семён, – грустно усмехнулся Панин. – Достался тебе командир. Но ничего, не печалься. Придумаем что-нибудь.

Здоровые гренадёры разложили нас на лавках и нещадно тёрли мочалами из лыка, а потом обливали водой, то холодной, то горячей. Стегали дубовыми распаренными вениками и вновь окатывали водой. Сначала тело моё горело, и я ещё ощущал боль от хлёстких ударов, но вскоре потерял всякую чувствительность.