Император
Шрифт:
— Ты не забываешь.
Амара сглотнула, снова глядя на небо.
— Тебе нужно найти что-то или кого-то, ради чего можно жить, — тихо сказал он рядом с ней, его тон был таким же нежным, каким он всегда говорил с ней. — Что-то или кто-то, кто заставляет тебя идти сквозь все дерьмо, которое мир бросает в тебя.
Амара на мгновение замерла, обдумывая его слова.
— У тебя есть кто-то, ради кого ты живешь?
— Да.
С этими словами Тристан повернулся и оставил ее, обдумывая его совет. Он был прав. Вот чего ей не хватало — чего-то, ради
Вдыхая свежий воздух ночи, она избавилась от угрюмых мыслей и направилась обратно в помещения для персонала, которое было почти пустым, поскольку все находились на вечеринке.
Темный дом Данте заставил ее остановиться.
Несмотря на то, что он стал постоянным элементом ее жизни, она никогда не была в его доме. Ближе всего к этому было много лет назад, когда она принесла ему печенье рано утром, и он открыл дверь во всей своей красоте без рубашки. Боже, тогда она была для него дурой.
Она по-прежнему была для него дурой, просто еще более травмированной дурой.
С любопытством Амара огляделась и увидела, что вокруг никого нет, и поднялась по ступенькам к его двери. Ее рука схватилась за ручку, и впервые за долгое время она почувствовала, как дрожь пробежала по ее спине. В последний раз проверив, не заметил ли ее кто-нибудь, она повернула ручку и прокралась в темный дом, тихо закрыв за собой дверь.
Ей, вероятно, не следовало вторгаться в его частную жизнь, как она это сделала сейчас, но ее любопытство пересилило здравый смысл. В кухне был включен только один свет, и Амара огляделась, увидев пространство целиком.
Кухня была размером с ее гостиную, с деревянными панелями и гранитными столешницами, островок из какого-то камня с четырьмя стульями с одной стороны. Еще был небольшой обеденный стол рядом с черным ходом. Место хоть и чистое, но выглядело уютным, жилым.
С любопытством она вошла в дом, ориентируясь на одинокий свет, и остановилась у лестницы. Сделав краткую паузу, сказав себе, что все на вечеринке, Амара тихо поднялась, по пути исследуя взглядом. На поверхности было две комнаты с закрытыми дверями, и, зная, что одна из них была его спальней, Амара оставалась в стороне, не желая до такой степени вторгаться в его личное пространство.
Небольшая лестница сбоку поднималась к открытому пространству, которое она не могла видеть.
Она взобралась наверх, позволяя глазам привыкнуть к темноте, чем выше она поднималась.
Там пахло иначе, влажной землей и воском. Но не самом деле это было довольно приятно.
Проведя руками по стене, она подошла к выключателю, включила свет и повернулась лицом к комнате.
И замерла.
Скульптуры, их десятки, были разбросаны по комнате.
Амара почувствовала, как ее глаза расширились, когда, ее взгляд стал изучать все в комнате. Был и верстак с инструментами, и окно, и ничего, кроме скульптур. Так много скульптур, некоторые законченные, некоторые недоделанные, некоторые с пластиковым покрытием. Здесь было все: от маленьких ваз до бюстов и двух полноценных статуй, все разной степени
Ошеломленная, она подошла к одному из бюстов, женщине с недоделанным лицом, рассматривая грубые текстуры на коже, которую еще не отполировали. Она подняла руку, чтобы прикоснуться, почувствовать, каково это, когда внезапно осознала, что она не одна.
Повернувшись на месте, ее глаза метнулись к входу и увидели, что Данте Марони небрежно прислонился к дверному косяку, засунув руки в карманы брюк, все еще одетый в красивый смокинг, который он надел на вечеринку. Его волосы были зачесаны назад с лица, придавая скулам и линии подбородка резкую рельефность. Его темные глаза смотрели на нее.
Амара сглотнула, ее сердце заколотилось, когда румянец покрыл ее лицо. Она почти открыла рот, чтобы заговорить, прежде чем прикусила язык, вспомнив, что не могла позволить ему услышать ее голос. Глаза в пол, она бросилась к выходу, надеясь просто выйти. Она ожидала, что он отойдет в сторону, чтобы она могла пройти, как он делал бесчисленное количество раз прежде.
Он этого не сделал. Он остался в точности в такой же позе, в какой и стоял, заставляя ее остановиться или врезаться в него.
Амара почувствовала, как ее кровь приливает к ушам, ее грудь начала вздыматься, когда дыхание участилось.
— Посмотри на меня, — послышалась мягкая команда сверху.
Амара на секунду закрыла глаза, прежде чем взглянуть ему в глаза, обнаруживая, что он наблюдает за ней с такой интенсивностью, которую становилось все труднее и труднее игнорировать с течением времени. Он смотрел на нее чаще, как осужденная душа, которой предлагается спасение, как слепой, видящий солнце. Этот взгляд всегда вспыхивал в его глазах, прежде чем он загонял его в клетку. Обычно он был очарователен и легок в общении со всеми, с кем она видела его, но с ней присутствовала та интенсивность, которую она никогда не видела ни с кем другим. Только с ней. И каждый раз, когда она чувствовала на себе его взгляд, она знала, какой взгляд она в них найдет.
— Ты боишься? — спросил он ее грубым голосом, его слова перекатывались по ней в тишине комнаты.
Нет, она не боялась. Она была голодна по тому, по чему ей не следовало быть голодной.
Амара покачала головой.
Он выпрямился, делая шаг к ней, достаточно близко, чтобы она могла почувствовать себя маленькой в его присутствии. Амаре нравилось в нем то, что он был единственным человеком, которого она знала, который мог заставить ее чувствовать себя такой маленькой, такой защищенной.
Она наблюдала, как он медленно поднял руку, достаточно медленно, чтобы она могла остановить его, если захочет, и зацепил свой указательный палец за ее шарф, потянув его вниз по шее.
Кожа внизу обнажилась.
Ее грудь вздымалась.
Сердце бешено колотилось в груди. Амара сжала края платья, чтобы руки не делали ничего, чего не следовало бы. Она смотрела на него, его темные глаза не отрывались от ее, даже когда он выставлял ее шрам на свет в комнате, шрам, который она всегда скрывала от всех.