Император

РуНикс

Она должна была знать, что нельзя недооценивать человека, которым стал Данте Марони.

— Тебе не о чем сожалеть, Амара.

Он взял ее за пальцы и потащил к центру комнаты на шатающихся каблуках, поддерживая ее вес, печатая что-то на своем телефоне, прежде чем положить его в карман.

— Это не так.

Первые звуки песни заполнили комнату, когда он вывел ее, прижав румянец к своему телу, одной рукой придерживая ее, а другой на пояснице, знакомым образом он держал ее, когда они танцевали.

—

Как это работает? — она сглотнула, спрашивая у его плеча.

— Это работает, когда ты останавливаешь меня, когда ты в этом нуждаешься, и я останавливаюсь. Или ты говоришь мне продолжать, и я продолжаю. Просто, вот так.

— А если я продолжу останавливать тебя? — она озвучила единственный страх, который у нее был.

— Тогда я останавливаюсь. Без вопросов.

Амара прижалась носом к его плечу, вдыхая его древесный запах огня, который она любила, чувствуя опьянение, чувствуя себя красивой, чувствуя себя любимой.

Сначала он начал их мягко покачивать, и она крепче сжала его плечо, сохраняя равновесие.

— Отпусти, Амара, — он приставил свои губы к ее уху, произнося слова в ее мочку, его губы касались ее кожи, вызывая дрожь по спине. — Отпусти все в своей голове, — продолжал он, ведя ее вперед, а затем назад. — Чувствуй. Просто закрой глаза и чувствуй. Музыку. Этот момент. Меня.

Амара почувствовала, как ее глаза закрываются, а сердце колотится.

— Что, если я пострадаю? — прошептала она в его пиджак.

Он отстранился, чтобы она могла видеть его, его глаза были серьезными, мягкими, искренними на ее глазах. Его лицо наклонилось ближе, и он нежно поцеловал ее губы.

— Тогда я поцелую твои шрамы.

И вот так, та маленькая часть ее сердца, за которую она держалась, принадлежала ему.

В ту ночь они танцевали. В ту ночь они говорили.

Он рассказал ей, как однажды хотел купить галерею в честь своей матери. Она рассказала ему о своей мечте, помогать людям исцеляться. Он рассказал ей о девушке с розовыми волосами, которую ему пришлось убить. Она рассказала ему, что видела, как он хоронил тело. Он рассказал ей о своем брате и своей любви к скульптурам. Она рассказала ему о Нерее и о том, как она медленно ее принимает.

Он больше не целовал ее ниже шеи. Она не просила его об этом.

Та ночь была идеальной.

И наступило утро.

***

Амара ждала в лесу у хижины, где она увидела его много лет назад.

Она собиралась рассказать ему о предложении его отца и позволить ему разобраться с ним, как сказала ее мама.

Она увидела, как он ушел с тропы, одетый в идеально выглаженные серые брюки и черную рубашку на пуговицах, его рукава были закатаны на предплечья, а глаза смотрели на хижину позади нее. Что-то темное пробежало в них, прежде чем он посмотрел на нее, его

лицо было более стоическим, чем она привыкла.

— Что случилось?

Надежда внутри нее немного затрепетала, но она подавила ее.

— Твой отец сделал мне вчера предложение.

Она увидела, как он нахмурился, прежде чем кивнуть ей, чтобы она продолжала. Она продолжила, рассказав обо всей встрече, предложении, угрозе, обо всем. С каждым словом что-то темное падало на его лицо. С каждым словом у него на шее вздувалась вена. С каждым словом его красивые темные глаза все больше и больше закрывались.

Он засунул руки в карманы, не сводя глаз с хижины позади нее, и молчал, когда она закончила.

Ее осенило. Это было то же самое место, где он убил Рони. Дерьмо.

Сильный ветер пробирался сквозь деревья, развевая ее волосы, и холодил ее руки. Облака оставались над головой, окутывая все вокруг мрачным светом. Амара по привычке нервно стянула шарф, прежде чем остановиться, тишина заставила ее нервничать.

Данте стиснул челюсти, прежде чем, наконец, пронзить ее взглядом, которого она никогда не видела от него.

И она поняла.

Он собирался разбить ей сердце. После всех обещаний, после всего, он собирался его нарушить.

— Это хорошее предложение, — просто сказал он, и Амара почувствовала, как что-то раскололо ее грудь.

Она глубоко вздохнула, глядя на землю, сжав руки в кулаке.

— Даже если бы я мог рискнуть своим братом, чего я не могу, мой отец прав, — сказал он ей, и его слова разбили ее внутри. — Я молод сейчас. Однажды мне придется принять власть и женится на другой, более подходящей для моего статуса. Это не будущее для тебя. У тебя может быть лучше жизнь вдали от этого места, Амара.

Сколько раз люди ломались, прежде чем переставали восстанавливаться? Боль в сердце охватила все ее тело. Он не говорил ей того, чего она сама не знала. Но Боже, как было больно. И хотя Амара не привыкла к боли, эта боль была совершенно другого рода, из-за которой ей захотелось упасть на колени и завыть из-за несправедливости, влепить ему пощечину за смелость дать ей надежду.

Она осталась стоять, сжав кулаки по бокам, не сводя глаз с земли, тонкого слоя снега и задыхающихся под ним растений.

— Извини, но я думаю, что мы оба упустили это из виду, — его голос был резким, когда он продолжил, но она не подняла глаз.

Она не могла поднять глаза. Не сейчас.

— Мы не история любви. Мы создаем трагедию. Для нас нет счастливого конца. Я чувствую, что у тебя впереди лучшее будущее, и ты должна его принять.

Каждое слово все сильнее попадало в гвоздь, но не в ее гроб, а в ее плоть, оставляя ее кровоточащей, огрубевшей и открытой.