Император
Шрифт:
Даже с веселым услужливым рабом Адриана произошла какая-то перемена. Только собака оставалась такой же, какой была в своей послушной верности. А сам он? Он был таким же, как и десять лет тому назад… то есть менялся каждый день и каждый час.
V
Император вернулся из города во дворец за несколько минут перед тем, как туда вошел претор. Вера провели через приемную во внутренние покои, и ему недолго пришлось здесь ждать, так как Адриан пожелал говорить с ним тотчас же.
Он застал императора в таком дурном настроении,
Адриан беспокойно ходил по своему кабинету взад и вперед, между тем как Вер отвечал на его вопросы о последних заседаниях римского сената. Несколько раз он прерывал свое хождение и заглядывал в соседнюю комнату.
Претор только что окончил свой доклад, как Аргус радостно завизжал и вслед за тем в комнату вошел Антиной.
Вер тотчас же отошел назад, к широкому окну, и сделал вид, как будто он смотрит на гавань.
– Где ты был? – спросил император любимца, не обращая внимания на присутствие претора.
– Немного прошелся по городу, – отвечал вифинец.
– Ты знаешь, что мне неприятно твое отсутствие, когда я возвращаюсь домой.
– Я думал, что ты вернешься позднее.
– Впредь устраивай так, чтобы я заставал тебя в какое бы время я ни пожелал. Не правда ли, тебе неприятно видеть меня недовольным?
– Да, государь, – отвечал юноша, подняв при этом руки и с умоляющим видом глядя на своего повелителя.
– Ну, так оставим это. Но теперь перейдем к другому. Каким образом эта скляночка попала в руки продавца художественных произведений Хирама?
При этом вопросе император взял со стола маленький флакончик, который юноша подарил Арсиное, а она продала финикиянину, и показал его любимцу.
Антиной побледнел и в сильном смущении пробормотал:
– Это непостижимо, я не могу припомнить…
– Так я помогу твоей памяти, – прервал его император решительно. – Финикиянин мне кажется более честным человеком, чем мошенник Габиний. В коллекции Хирама, у которого я сейчас был, я нашел эту драгоценность, которую подарила мне Плотина – слышишь, мальчик? – супруга Траяна, Плотина, незабвенный друг моего сердца, много лет назад. Она принадлежала к числу самых дорогих для меня вещей, и, однако же, она не показалась мне слишком дорогой для того, чтобы подарить ее тебе в день твоего рождения.
– О господин, милый господин мой! – тихо воскликнул Антиной и снова поднял руки и глаза с умоляющим видом.
– Итак, я спрашиваю тебя, – продолжал Адриан строго, не позволяя себе смягчиться от умоляющего взгляда своего любимца, – я спрашиваю тебя: как мог этот сосуд сделаться собственностью дочери жалкого дворцового смотрителя Керавна, у которой, как утверждает Хирам, он купил его?
Антиной напрасно искал слов для ответа, но Адриан помог ему, спросив его с прежним раздражением:
– Не украла ли его у тебя эта девка? Говори правду!
– Нет, нет, – отвечал Антиной быстро и решительно. – Конечно нет. Я могу припомнить… Да… подожди только; вот как было дело. Ты ведь знаешь, что я держал в этом флаконе хороший бальзам; и когда собака сбросила Селену – так называется дочь смотрителя – с лестницы и она, израненная, лежала на полу, я принес флакончик и отдал ей бальзам.
– Вместе
– Да, у меня не было другого.
– И она удержала его у себя и тотчас же продала?
– Ты ведь знаешь, ее отец…
– Шайка мошенников, – заскрежетал Адриан. – Ты знаешь, куда пошла эта девка?
– Ах, государь! – вскричал Антиной, дрожа от страха.
– Я распоряжусь, чтобы ликторы схватили ее, – сказал разгневанный властитель.
– Нет, – вскричал юноша решительно, – нет, этого ты, конечно, не должен делать!
– Не должен? Это мы увидим.
– Нет, разумеется, нет, так как, чтобы ты знал это, Селена, дочь Керавна… она…
– Ну?
– Она с отчаяния бросилась в воду… да, в воду, ночью, в море.
– А! – воскликнул Адриан более мягким тоном. – Это, разумеется, изменяет дело. Посылать ликторов гоняться за тенью напрасно, и девка потерпела самое строгое из всех наказаний. Но ты? Что я должен сказать о твоем поступке? Ты знал ценность этого сокровища, знал, как высоко ценил его я, и отдал его в такие руки!
– Да ведь в нем было лекарство, – пробормотал юноша. – И как мог я думать…
Император прервал любимца и, ударив себя по лбу, сказал:
– Да, думать; мы, к сожалению, уже давно знаем, что думанье не по твоей части! Этот флакончик стоил мне изрядной суммы, но так как он однажды принадлежал тебе, то я отдаю его тебе снова; но только я требую, чтобы на будущее время ты дорожил им больше. Я скоро спрошу о нем! Ради всех богов, мальчик, что с тобою? Неужели я так страшен, что одного вопроса моего достаточно, чтобы сразу кровь отлила от твоего лица? Право, если бы эта вещь досталась мне не от Плотины, то я оставил бы ее у финикиянина и не поднимал бы из-за этого случая большого шума.
Антиной кинулся к императору, чтобы поцеловать ему руки, но тот с отеческой лаской прижал свои губы к его лбу и сказал:
– Глупый! Если ты желаешь, чтобы я был доволен тобой, то будь опять таким, каким ты был до нашего прибытия в Александрию! Предоставь другим огорчать меня; боги создали тебя для того, чтобы меня радовать.
При последних словах Адриана в комнату вошел один из придворных и доложил, что выборные от египетских жрецов пришли поклониться ему.
Император тотчас же велел облечь себя в багряницу и отправился в залу муз. Там, окруженный своими придворными, он принял пророков и жрецов из разных храмов Нильской долины, позволил им поклониться ему как сыну бога-солнца и уверил их в своем благоволении к охраняемой ими религии. Он выразил свое согласие на их просьбу почтить и осчастливить своим посещением храмы богов, которым они служат; вопрос же о месте, где должен быть воспитан недавно найденный Апис 140 , оставался пока нерешенным.
140
Апис – священный бык, черный с белым пятном на лбу, олицетворял собой бога-солнца. После смерти каждого предыдущего быка жрецы по всему Египту разыскивали следующего.