Император

Эберс Георг Мориц

Титиан рано утром получил известие, что Антиной искал смерти и нашел ее в Ниле. Он был сильно потрясен этим известием не столько из-за самого несчастного юноши, сколько из-за императора.

Отдав своим чиновникам приказание сообщить печальную весть народу и потребовать от граждан публичного выражения их участия к горю своего повелителя, он принял патриарха Евмена.

Префект заговорил с патриархом о вредных последствиях смерти молодого человека, которые угрожают императору, а вместе с тем и управлению империей.

– Когда Адриан, – сказал префект, – хотел дать какой-нибудь час отдыха своему беспрестанно работавшему мозгу или развлечься после разочарований

и разных неприятностей, тяжкого труда или забот, которыми переполнена его жизнь, то он уезжал с сильным юношей на охоту или же находил в своей комнате этого красивого добросердечного товарища. Вид вифинца радовал художественный глаз императора, и как хорошо умел Антиной задумчиво, скромно и безмолвно слушать его! Адриан любил его как сына, зато и умерший был привязан к своему повелителю более чем сыновнею верностью. Это доказала его смерть. Однажды сам император сказал мне: «Когда среди неугомонной сутолоки кипучей жизни я смотрю на Антиноя, мне кажется, что я вижу перед глазами какой-то прекрасный воплощенный сон».

– Горесть императора по поводу этой утраты должна быть велика, – заметил патриарх.

– И эта утрата омрачит его задумчивый, угрюмый характер, сделает еще более непостоянными его беспокойные мысли и действия, усилит его недоверчивость и раздражительность.

– А обстоятельства, при которых умер Антиной, – прибавил патриарх, – дадут новую пищу его склонности к суеверию.

– Этого можно опасаться. Нам предстоят несчастные дни. Восстание, поднимающееся в Иудее, будет опять стоить тысяч человеческих жизней.

– Однако если бы тебе можно было принять управление этой провинцией!

– Но ты знаешь мое состояние, достойный муж. В свои дурные дни я не способен собраться с мыслями и шевелить губами. Когда моя одышка усиливается, я чувствую себя так, как будто меня душат. Много десятков лет я охотно отдавал и душу и тело в распоряжение государства, но теперь я чувствую себя вправе употребить остаток ослабевших сил на другие предметы. Мы с женой намерены удалиться в свое имение на Ларийском озере. Там мы хотим попробовать, не удастся ли нам сделаться достойными спасения и усвоить надлежащим образом истину, какую ты показал нам… А, вот и ты, Юлия! Когда в нас созрело решение удалиться от света, мы не раз вспоминали слова еврейского мудреца, которые ты недавно сообщил нам: «Когда ангел господень изгнал первых людей из рая, он сказал им: „Отныне да будет ваше сердце вашим раем“«. Мы покидаем удовольствия больших городов…

– И делаем это без сожаления, – прибавила Юлия, – потому что мы носим в себе самих семена более невозмутимого, более чистого и прочного счастья.

– Аминь! – вскричал патриарх. – Где бывают вместе двое таких, как вы, там Господь участвует в качестве третьего в вашем союзе.

– Отпусти с нами в путь своего ученика – Маркиана, – попросил Титиан.

– Охотно, – ответил Евмен. – Может он прийти к вам после меня?

– Не сейчас, – возразила Юлия. – Сегодня утром мне нужно сделать одно важное, но вместе с тем веселое дело. Ты знаешь госпожу Павлину, вдову Пудента. Она приняла к себе одно прекрасное молодое существо.

– И Арсиноя ушла от нее.

– Мы приютили ее у себя, – прервал его Титиан. – Ее названной матери, по-видимому, не удалось привязать ее к себе и благотворно подействовать на ее душу.

– Да, – сказал патриарх. – Существовал только один ключ к ларцу ее горячего и веселого сердца – любовь, а Павлина пыталась взломать его насильно посредством неблагоразумной настойчивости. Он остался замкнутым, и замок

был испорчен. Но могу я спросить, как попала девочка в ваш дом?

– Я расскажу после; мы знаем ее не со вчерашнего дня, – отвечал Титиан.

– А я сейчас отправлюсь и приведу ее к жениху! – вскричала супруга префекта.

– Павлина потребует ее у вас обратно, – заметил патриарх. – Она велела искать ее повсюду, но из этой девушки никогда ничего не выйдет под ее руководством.

– Разве вдова формально удочерила ее? – спросил Титиан.

– Нет, она намеревалась это сделать, как только ее питомица…

– Одно намерение ничего не значит в глазах закона, и поэтому я могу защитить от нее нашу прекрасную гостью.

– Я приведу ее! – вскричала матрона. – Не пойдешь ли ты со мною, Евмен?

– Охотно, – отвечал старик. – Мы с Арсиноей добрые друзья; примиряющие слова из моих уст хорошо на нее подействуют, а мое благословение не повредит и язычнице. Прощай, Титиан, меня ждут дьяконы.

Когда Юлия вернулась с Арсиноей в комнату мужчин, у девушки были слезы на глазах. Добрые слова почтенного старца тронули ее сердце, и она поняла, что от Павлины она получила не одно дурное, но и хорошее.

Матрона нашла своего мужа уже не одного. У него был богатый Плутарх со своими двумя живыми подарками; в черной одежде, украшенной вместо пестрых исключительно белыми цветами, он представлял собою какое-то особенно странное зрелище.

Старик говорил с большим жаром.

Однако, увидав Арсиною, он прервал свою речь, всплеснул руками и казался сильно взволнованным от удовольствия при виде Роксаны, ради которой однажды напрасно объехал всех золотых дел мастеров в городе.

– Но я устал, – вскричал Плутарх с юношеской живостью, – я устал беречь для тебя убор! Мне и так некуда деваться от ненужных вещей. Это украшение принадлежит тебе, и сегодня я пришлю его благородной госпоже Юлии, чтобы она надела его на тебя. Дай мне руку, милая девушка. Ты сделалась бледнее, но пополнела. Как ты думаешь, Титиан, – она даже сегодня годилась бы для роли Роксаны; только твоей супруге пришлось бы снова позаботиться о ее платьях. Вся в белом, ни одного бантика в волосах, точно христианка!

– Я знаю одного человека, который сумеет украсить эти мягкие локоны к лицу, – сказала Юлия. – Она невеста ваятеля Поллукса.

– Поллукса! – вскричал Плутарх в сильном волнении. – Подвиньте меня вперед, Антей и Атлас! Так ваятель Поллукс – твой милый? Великий, превосходный художник! Тот самый, о котором я тебе только что рассказывал, благородный Титиан?

– Ты знаешь его? – спросила супруга префекта.

– Нет. Но я только что был в мастерской резчика по камню, Периандра, и видел там одну модель для статуи Антиноя. Это единственная, чудная, несравненная вещь! Вифинец изображен в виде Диониса! Никакой Фидий, никакой Лисипп 171 не устыдился бы подобного произведения. Поллукса там не было, но я уже наложил свою руку на его работу. Молодой художник должен немедленно высечь эту статую из мрамора. Адриан будет в восторге от изображения своего удивительного, верного любимца. Вы, все знатоки, все и каждый должны удивляться ему! Я заплачу за статую, но вопрос еще в том, кто предложит ее императору: город или я сам. Твой супруг решит этот вопрос.

171

Лисипп – известный греческий скульптор IV в. до н.э.