Императорский Рим в лицах

Федорова Елена В.

В тот же день был провозглашен новый император – Гальба из рода Сульпициев.

Династия Юлиев-Клавдиев ушла в небытие.

Гальба

Свержение Нерона и провозглашение Гальбы открыло новую страницу в истории Римской империи.

Тацит об этих годах пишет так: «Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах диких и неистовых даже в мирную пору.

Сначала смерть Нерона была встречена бурной радостью и ликованием, но вскоре весьма различные чувства охватили как сенаторов, народ и преторианцев, так и легионы и полководцев, ибо разглашенной оказалась тайна, окутывавшая приход принцепса к власти, и выяснилось, что им можно стать не только в Риме» (Тац. Ист. I, 2-4).

Сервий Сульпиций Гальба, человек очень знатный и богатый, правитель Испании, был провозглашен императором в июне 68 г. испанскими и галльскими

легионами, а в Риме сенат и преторианцы выразили свое согласие с их выбором.

Гальба (?). Мрамор. Париж. Лувр

Гальба прибыл из Испании в Рим только осенью и недолго смог продержаться у власти, ибо быстро в Римском государстве начался такой разгул произвола, что один из сенаторов тонко заметил: «Боюсь, как бы нам скоро не пожалеть о Нероне» (Плут. Гальб. VIII).

«Общая продажность, всевластие вольноотпущенников, жадность рабов, неожиданно вознесшихся и торопившихся обделать свои дела, пока старик Гальба еще жив, – все эти пороки прежнего двора свирепствовали и при новом, но снисхождения они вызывали гораздо меньше» (Тац. Ист. 1, 7).

Гальба, человек сурового и негибкого характера, отказался заплатить воинам за свое избрание, твердо заявив, что он привык вербовать, а не покупать воинов (см. Свет. Гальб. 16). Это главным образом и сгубило его. 15 января 69 г. он был убит в Риме разъяренными преторианцами, которые, желая получить деньги, провозгласили нового императора – Отона, а несколькими днями раньше (2 января) германские легионы объявили своего императора – Вителлия. Надвигалась гражданская война.

Тацит так пишет о Гальбе:

«За свои 73 года он благополучно пережил пятерых императоров (от Августа до Нерона) и при чужом правлении был счастливей, чем при своем собственном. Семья его принадлежала к древней знати и славилась своими богатствами. Его самого нельзя было назвать ни плохим, ни хорошим; он скорее был лишен пороков, чем обладал достоинствами; безразличен к славе не был, но и не гонялся за ней; чужих денег не искал, со своими был бережлив, на государственные – скуп. Если среди его друзей и вольноотпущенников случались люди хорошие, он был к ним снисходителен и не перечил им ни в чем, но зато и дурным людям прощал все самым недопустимым образом. Тем не менее все принимали его слабость и нерешительность за мудрость – отчасти благодаря знатности его происхождения, отчасти же из страха, который в те времена владел каждым.

В расцвете лет и сил он снискал себе громкую воинскую славу в германских провинциях, в должности проконсула умеренно и осторожно управлял Африкой, уже будучи стариком, заставил Тарраконскую (северо-восточную) Испанию уважать законы Рима. Когда он был частным лицом, все считали его достойным большего и полагали, что он способен быть императором, пока он им не стал» (Тац. Ист. I, 49).

Отон

Марк Сальвий Отон, который стал императором в возрасте 37 лет, пользовался в Риме плохой репутацией. Наглый, жестокий и развратный, он был приспешником Нерона и участником его оргий. Как пишет Тацит, «ему были свойственны расточительность, непосильная даже для императора, и безденежье, нестерпимое даже для частного человека» (Тац. Ист. I, 21). Сам Отон признавался, что долги его столь велики, что ему необходимо сделаться императором, иначе все равно он обречен на гибель (см. Свет. От. 5). Сначала Отон надеялся, что бездетный Гальба усыновит его, но, когда надежды эти не оправдались, он совершил государственный переворот.

Как пишет Светоний, «за несколько дней до выступления Отону удалось вытянуть миллион сестерциев у одного императорского раба за доставленное ему место управляющего. Эти деньги стали началом всего дела» (Свет. От. 5).

Отон. Мрамор. Мюнхен. Глиптотека

Как пишет Тацит, свой путь к власти Отон начал весьма скромно; он сговорился с двумя воинами из охраны Гальбы, «пригласил их к себе, засыпал подарками и обещаниями, а также дал им денег, чтобы они могли и других переманить на свою сторону. И вот два воина задумали передать Римскую империю из одних рук в другие и действительно сделали это» (Тац. Ист. I, 25).

В момент своего провозглашения императором Отон держался очень театрально. «Он простирал к толпе руки, склонялся перед ней в почтительном поклоне, посылал воздушные поцелуи и, стремясь стать владыкой, вел себя, как раб» (Тац. Ист. I, 36).

«Спокойствие, однако, не возвратилось. Рим был полон звона оружия и выглядел, как город,

охваченный войной. Сообща преторианцы больше не затевали никаких смут, однако поодиночке и тайком воины, действуя якобы от имени и в интересах государства, продолжали нападать на дома наиболее знатных, богатых и вообще чем-либо выделяющихся граждан, к тому же по городу распространился слух, будто в Рим проникли легионеры Вителлин, чтобы выведать настроения различных группировок, и многие этой сплетне верили. Поэтому все всех подозревали, и даже разговоры, которые люди вели у себя дома, при закрытых дверях, не были полностью безопасны.

Но больше всего страху натерпелись те, кому приходилось принимать участие в государственных делах: какую бы весть ни принесла молва, каждый старался настроиться на нужный лад и придать своему лицу подходящее к случаю выражение, как бы кто не подумал, что он легкомысленно относится к дурным известиям или недостаточно обрадован хорошими. Особенно сложно было держать себя на заседаниях сената, где молчание могло показаться строптивостью, а независимость – подозрительной. Впрочем, Отон, который еще недавно сам был частным лицом и вел себя точно так же, хорошо знал цену всем этим уловкам. На разные лады все называли Вителлия врагом и изменником, наиболее дальновидные ограничивались обычными словами порицания, другие, хотя и осуждали его более резко, но старались, чтобы их слова прозвучали неотчетливо или утонули бы в общем шуме» (Тац. Ист. I, 85). «С этого времени все делалось по произволу преторианцев. Даже префектов (высших начальников) они стали выбирать себе сами. Воины требовали отменить плату за предоставление отпусков, по традиции взимавшуюся центурионами (командирами центурий – отрядов, состоявших из 60 человек) и превратившуюся для рядовых преторианцев в ежегодную подать. Никак не меньше четвертой части воинов каждого манипула (отряд из двух центурий), уплатив центуриону определенную сумму денег, постоянно уходили с его разрешения в город или слонялись без дела по лагерю. В состоянии ли преторианцы внести такую сумму, откуда они ее достанут – это никого не интересовало, и им приходилось, чтобы оплатить свое право на отдых, заниматься разбоем или выполнять унизительные работы, обычно поручаемые рабам. Воинов же, имевших свои деньги, центурионы преследовали и донимали нарядами до тех пор, пока те не соглашались заплатить за отпуск. Когда эти люди, в прошлом зажиточные и трудолюбивые, возвращались в свой манипул, растратив все деньги, привыкнув к безделью, развращенные нищетой и распутством, они жадно искали возможности ввязаться в заговоры, распри и даже в гражданскую войну. Отон понимал, однако, что, удовлетворивши требования воинов, он рискует настроить против себя центурионов, и поэтому обещал ежегодно выплачивать деньги за отпуска из своей казны, – мера, бесспорно, правильная, и которую впоследствии лучшие из императоров превратили постепенно в постоянно действующее правило» (Тац. Ист. I, 46). «Отон, вопреки всеобщему ожиданию, не предавался ни утехам, ни праздности. Отказавшись от любовных похождений и скрыв на время свое распутство, он всеми силами старался укрепить императорскую власть. Правда, такое его поведение внушало еще больший ужас, ибо все понимали, что добродетели эти показные, а его порочные страсти, если им снова дадут волю, окажутся еще страшнее, чем прежде» (Тац. Ист. 1, 71). «Бешеных вожделений Отона римляне боялись больше, чем ленивого сластолюбия Вителлия» (Тац. Ист. II, 31).

В отсутствие Вителлия и Отона их войска 14 апреля 69 г. вступили в ожесточенную битву при селении Бедриаке (около Кремоны в Северной Италии). Войска незадачливого Отона были полностью разбиты, а ему самому в скором времени пришлось покончить с собой. По свидетельству Диона Кассия, перед смертью он сказал слова немногие, но достойные: «Справедливее умереть одному за всех, чем всем за одного» (Дион Касс. 64, 13). Плутарх пишет: «Прах Отона предали земле и поставили памятник, не вызывающий зависти ни своими громадными размерами, ни слишком пышною надписью. Я был в Бриксилле и своими глазами видел этот скромный надгробный камень с надписью: «Памяти Марка Отона».

Его жизнь порицали многие достойные люди, но не меньшее их число восхваляло его смерть. Он прожил нисколько не чище Нерона, но умер гораздо благороднее» (Плут. От. XVIII).

Вителлий

После самоубийства Отона Вителлий остался единственным императором.

«Между тем Италия терпела беды и страдания еще худшие, чем во время войны. Рассыпавшиеся по стране вителлианцы крали, грабили, насиловали; жадные и продажные, они любыми правдами и неправдами старались захватить побольше и не щадили ни имущества людей, ни достояния богов. Находились и такие, что переодевались воинами, дабы расправиться со своими врагами. Легионеры, хорошо знавшие местность, выбирали самые цветущие усадьбы и самых зажиточных хозяев, нападали на них и грабили, а если встречали сопротивление, то и убивали; командиры понимали, что сами находятся во власти воинов и не решались запрещать им что бы то ни было» (Тац. Ист. II, 56).