Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

Цесарец Август

— Да тот, кто его туда и бросил, тот, кто знает, где его искать!

— Это вы! Правду я сказал, не блох вы тогда стряхивали с одежды!

Тогда он ему ничего такого не сказал, впрочем, сейчас это и не имело значения, у Панкраца было только одно на уме: нужно ковать железо, пока горячо!

— Не все ли равно кто, во всяком случае, не я! — проговорил он живо, но вполне серьезно. — Теперь подумайте, в какое затруднительное положение поставите вы самого себя! Вместо того чтобы подвести под тюрьму Смуджей, вы сами окажетесь в ней за клевету! Кому от этого будет польза? Блуменфельду, который, правда, завтра-послезавтра даст вам две сотни динаров, а затем пинок под зад, сам выйдет сухим из воды,

а вас оставит с носом! Вот чего молено ожидать от Блуменфельда, а что вам светит у Смуджей… ха-ха, вместо всего, что вы уже получили, вместо земли, которую вам предлагает Йошко… Но стоит ли вам об этом говорить! — он заметил, как Краль, до сих пор стоявший на месте, сделал какое-то движение, и ему показалось, что он снова устремляется вперед. — Идите спокойно к жандармам и расскажите о Смуджах, убивших Ценека, — попадете в кутузку и будете сами иметь возможность стряхивать с себя блох!

Панкрац ошибся, Краль не собирался никуда идти, его движение было непроизвольным. Переминаясь с ноги на ногу, он только поудобнее встал, продолжая внимательно его слушать.

— А кто вам сказал, что я иду туда из-за Ценека? — проговорил он вдруг быстро и тут же добавил: — Если вы в этом так уверены, зачем же меня столько уговаривать повернуть обратно и с чего это Йошко будет давать мне землю?

Двойственное чувство овладело Панкрацем, он уже предвкушал успех и теперь был несколько озадачен. Правда, тут же взял себя в руки.

— Зачем? Об этом он вам скажет! А вам здравый ум должен подсказать, что, как бы Смуджи ни чувствовали себя уверенно, им совсем не безразлично, будут ли о них, после того как все уладилось, снова судачить, а их враги, в том числе и Блуменфельд, получат возможность в этой мутной воде вылавливать их клиентов! Опять же и добрая репутация детей, но что мы тянем, Краль! Погода не из приятных, и вы и я промокли! Если вы сами говорите, что к жандармам хотели идти не из-за Ценека, тогда, выходит, пожаловаться на того гнусного солдафона. Я вас, Краль, очень хорошо понимаю и снова вам говорю: я на вашей стороне! Но все это можно сделать по-умному, завтра все мы его, когда протрезвеет, за нанесенное вам оскорбление, заставим извиниться! Договорились? Дайте вашу руку, Краль, — он протянул свою, весь напрягшись в ожидании.

Краль действительно поднял руку, но неожиданно поднес ее к своему носу, громко высморкавшись:

— Это свинья! — процедил он сквозь зубы и уже отчетливо продолжал: — А это, с землей, не ваши ли адвокатские штучки? Гм, всем известно, что вы учитесь на адвоката.

— Да нет же! Честное слово! — Панкрац торжественно поднял руку и, наконец решившись, вытащил из кармана сотню и зашелестел ею перед самым лицом Краля. — Вот мои последние сто динаров, пусть они станут вашими, если я солгал, что Йошко желает с вами говорить!

— Говорить, гм! — опустив руку, Краль как бы не проявил интереса к деньгам, но горячиться не перестал. — Говорить мы можем до скончания века и… — не закончив, он перескочил на другое: — Что же это за земля, из-за которой я должен батрачить? Гм, скажите-ка мне лучше, кому старики оставляют пашню возле конного завода?

Панкрац удовлетворенно усмехнулся; Краль, очевидно, клюнул на удочку. И наобум, сам точно не зная, сказал:

— Да Васо, а Васо не хочет брать!

— Гм, Васо, видишь ли, не хочет! — Краль хрипло засмеялся и вроде бы повеселел. — А Краль хочет, мать его! Он уже давно положил на нее глаз! М-да, а Васо действительно ее не желает брать? — подозрительно поглядывал он на Панкраца.

— Да не нужна она ему, говорю вам! Не возьмет он ее, в город он переезжает, будет служить в полиции и хочет получить дом…

Краль помолчал. Но успокоиться никак не мог.

— Да если бы и остался, зачем она ему?

Достаточно наворовал он нашей крестьянской земли. А я, видите ли, считаю так: если Йошко серьезно об этом думает, то, клянусь головой, до конца дней своих он может быть спокоен и не опасаться Краля, а жид пусть утрется! Гм! — Казалось, он смаковал это сообщение о как бы уже наполовину им полученной земле, но неожиданно воскликнул, явно в раздражении. — Это было бы по совести! За все, что я сделал для ваших, я заслужил в подарок землицу, и пусть не думает этот влах, что по мне только тумаки да палки!

— Конечно, вы совершенно правы, Краль! — осклабился в темноте Панкрац, и голос его зазвучал слащаво. — Земля и справедливость, а не палки, так говорим мы, республиканцы! Ну, кажется, мы договорились и, пока не приедет Йошко, можем все обсудить со старухой, она, наверное, еще не спит!

— Со старухой, гм! — пробормотал Краль, вздрогнув, и голос его стал испуганным. — Да, именно с ней и нужно, всем известно, что у вас никто, даже Йошко, ничего не решают! — И подхваченный под руку Панкрацем, повернул уже обратно, но тут же упрямо вырвал свою руку. — А что это вы меня держите? Мы еще ни о чем не договорились! Идите к черту с вашими адвокатскими штучками, рассказывайте кому другому, что старуха встала на ноги! Еще в полдень лежала, словно чурбан! Это вы меня подготавливаете к тому, что Йошко больше не приедет!

— Да нет же! — задерживал его Панкрац. — Вот еще раз предлагаю вам сотню, если лгу!

— Гм! Сотню вместо земли, понимаю! — воскликнул Краль, вырвался от Панкраца и снова пошел вперед. — Так и уступит этот солдафон землю, когда узнает, что речь идет обо мне!

— Да она не его. Он получает дом в городе!

— Рассказывайте, дом, будто я не слышал, что Йошко его не дает! Врете, все вы врете!

Краль это сказал, уже отойдя от него на несколько шагов, и Панкрацу ничего не оставалось, как последовать за ним. Его уверенность теперь сменилась беспомощностью и бессильной злобой, для которой у него, помимо Краля, была и другая причина. Так шагая, они могли слишком близко подойти к источнику света, который и без того уже был почти рядом. Свет этот, как и предполагал Панкрац, исходил от повозки шваба — владельца кино, которого он приметил, когда тот заворачивал в эту сторону, и теперь опасался, как бы шваб ему не помешал. Неясные очертания его громадного фургона вырисовывались все отчетливее, поэтому Панкрац поспешил к Кралю.

— Да вы плохо расслышали, Краль! — сказал он довольно резко. — Все вы говорите и делаете наоборот! Мы, кажется, уже договорились, так куда же вы идете?

Поначалу ничего, кроме шума дождя, завывания ветра и чавканья по грязи сапог Краля не было слышно. Наконец раздался его добрый голос:

— Домой иду! Не думаете ли вы, что я буду пьяным разговаривать с вашими! Приду завтра, тогда и посмотрим, хе-хе!

Панкрац неслышно сунул сотню в карман, усмехнулся, но тут же заметил:

— Домой! А в какую сторону? Вы что, не знаете, где находитесь и куда вам надо идти? Назад и в обход по дороге! — Тут только он подумал: или Краля просто не интересует, или его внимание еще не привлек свет, который уже можно было различить. Для него самого присутствие здесь фургона шваба все еще оставалось загадкой. — В сапогах вы тут не пройдете, видите, что случилось со швабом, с тем самым, который показывал кино! Наверное, его фургон увяз в грязи и ни с места!

— Гм, какое мне дело до шваба! — Теперь, кажется, и Краль обратил внимание на свет. — Вы меня не учите! Я могу пойти домой и через луг! — Куда он показал, уже нельзя было увидеть, но имел в виду, вероятно, луга, которые, минуя заросли кустарника, вели к котловине, а оттуда уже кратчайшим путем он действительно мог попасть в свой хутор.