Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

Цесарец Август

— Оказывается, не так уж и плох дед! Добрый дедушка, ха-ха! За эти конфеты, может, ты разрешишь ему переночевать? — И уже стоя в дверях и взявшись за ручку, чтобы выйти, остановился.

Дед же в это время направился к дочери, умоляя ее дать шляпу. Васо подошел к нему и насильно заставил сесть на стул.

— Что ты выдумываешь! — закричал он на него, несколько смягчившись. — Не зверь же я выгонять тебя, когда ты уже здесь! — И, не удержавшись, добавил: — Если бы ты меня в свое время слушал, то в твоем распоряжении был бы сейчас целый дом, а не только постель; но тебе жиды были дороже!

Очевидно, едва дождавшись этого, старым Смуджем завладела его дочь. Она уверяла, что муж ничего плохого не хотел сказать, уговаривала перейти на

диван. И повела туда, но что такое, неужели снова слезы стояли в его глазах? Панкрац по-настоящему не разглядел и, уже не прощаясь, закрыл за собой дверь.

Удовлетворенно насвистывая сквозь зубы, он поспешил в кафану, нашел там друзей и договорился провести вместе с ними вечер. Затем направился домой, где его также ожидало приятное известие: хозяйка сегодня утром действительно уехала, служанка осталась одна! Немного с ней развлекшись и договорившись о продолжении свидания ночью, после его возвращения, в отличном расположении духа ушел к друзьям. Ха, и пропьянствовал с ними всю ночь до рассвета; было весело и прекрасно, как прекрасна была и сама молодость! До драки, правда, не дошло, но было великолепно, как ловко он заинтриговал товарищей, намекнув на ожидаемую в ближайшее время сенсацию, суть которой им так и не раскрыв! Ну а после всего этого, развеселившись, хотел забежать к Васо, но вспомнил о служанке и повернул к дому. Там, снова ненадолго воспользовавшись ее любезностью, проспал весь день и спал бы, вероятно, до вечера, если бы она, собираясь на воскресную прогулку, а может и на рандеву, не разбудила его. Разбудила, поскольку торопилась, и он отпустил ее, предварительно договорившись опять — теперь уже точно! — встретиться ночью в его собственной постели, где она должна была ждать. Потом он оделся и наконец пошел к Васо, надеясь у него перекусить, так как еще не обедал. Там же, сколько ни звонил, никто ему не открыл дверь!

Черт знает что, неужели и здесь служанка отправилась на прогулку, но куда подевались дед с бабкой? Может, спят? Он снова стал звонить, тогда из соседней квартиры выглянула женщина и сообщила, что видела девушку, которая ушла с каким-то стариком. Да, с ней был один старик и никакой госпожи, — она в этом убеждена, — с ним не видела.

Не случилось ли что с бабкой? А где малыш? — недоумевал Панкрац. Все же это невероятно! Наверняка она опоздала на поезд и приедет к вечеру. А старику не терпелось ее встретить!

Может, и ему пойти? Но было еще рано, и он начал бродить по улицам в надежде отыскать какую-нибудь забегаловку, на столбе с рекламными объявлениями он прочел сообщение о футбольном матче и стал раздумывать, не отправиться ли ему на футбол. Найдя наконец закусочную и перекусив, он понял, что на матч уже опоздал; так и не пошел туда и правильно сделал. По дороге на станцию он столкнулся с одним своим знакомым, которого уже давно не видел, поскольку тот жил в другом городе. Этот человек, сам коммунист, считал таковым и его. Поэтому кое о чем в доверительном тоне ему поведал, и Панкрац в прекрасном настроении, как только с ним распрощался, тут же зашел в первую попавшуюся кафану; позвонив в полицейский участок, переговорил с дежурным, затем вышел еще более воодушевленный.

Ха, до тех пор, пока страна будет вынуждена защищать себя от всяких заговорщицких элементов, один из ее верных сынов, наверное, может надеяться, что из-за шутки с мужиком Ценеком, из которых в большей или меньшей степени и рекрутируются заговорщицкие элементы, сам не попадет в тюрьму!

Однако его безоблачное настроение несколько омрачилось, когда он пришел на станцию. Причина заключалась не в том, что там в зале ожидания он действительно встретил деда, страшно подавленного и явно обеспокоенного судьбой бабки. Нет, страдания деда его не волновали, напротив, скорее забавляли. Слабоумный! — подумал он про себя, а на его вопрос, что могло случиться с бабушкой, произнесенный им с дрожью в голосе, ответил с откровенным пренебрежением:

— Да что с ней могло быть? Опоздала

на поезд, приедет сейчас!

Но поезд пришел, а бабки не было. Вместо этого сельский почтальон, прибывший с этим поездом, привез им письмо от Йошко и довольный, что не надо доставлять его на дом, передал Панкрацу. Почувствовав неладное, Панкрац вскрыл конверт и, пробежав глазами по безграмотным закорючкам Йошко, в первый момент настолько ушел в свои мысли, что и не заметил, как исчез почтальон.

— Что случилось? — посеревший, с лицом, расплывшимся словно туман, дрожащим голосом спросил старый Смудж и хотел забрать у него письмо.

— Ничего! — быстро скомкав листки, Панкрац сунул их в карман. На самом деле Йошко ему сообщил, что там у них сегодня произошло. Бабка действительно опоздала на утренний поезд, а к полудню пришли жандармы. Они искали старика и Панкраца, хотели их допросить, но поскольку застали только ее, то и отвечать пришлось ей одной за троих. Такими неумолимыми они не были никогда, наверняка это происки Блуменфельда. Они бы, вероятно, и удовлетворились тем, что она сказала, следуя вчерашнему договору, но, к несчастью, повела себя неправильно, начав ругаться и выгонять их из дома. В результате, извинившись и объяснив, что действуют в соответствии с законом и распоряжением, присланным из уезда, жандармы увели ее в отделение. Она и сейчас там. Сам он, отослав письмо, поедет к уездному начальнику ходатайствовать за мать. Если ничего не удастся сделать, обратится за помощью к Васо в полицию, будет его просить поручиться за нее. Поэтому Панкрац должен сразу же оповестить об этом Васо и предупредить его, чтобы какое-то время он находился в полиции, куда Йошко может позвонить. Вот как великолепно начал воплощаться в жизнь его такой оптимистичный, но так дорого оплаченный план! — Йошко не мог сдержаться, чтобы в конце письма не подпустить шпильку в адрес Панкраца. Но в чем он виноват? — думал Панкрац, бабка сама виновата, она же спровоцировала свой арест! И, будучи недоволен ее поведением, хотел всю злость выместить на деде, зная, что ничто не причинит ему такой боли, как неприятное известие о жене. Усмехнувшись, он сказал с каким-то садистским наслаждением:

— Жандармы арестовали бабушку!

Но тут же понял, что подобная лаконичность может дорого ему обойтись. На деда его слова подействовали так сильно, что его морщинистое лицо передернуло судорогой, колени подкосились, силы стали оставлять, и он, чтобы не упасть, вынужден был прислониться к стене. Не хватало только, чтобы с ним случился удар! — а где-то в подсознании промелькнуло: может, это к лучшему? — И Панкрац подхватил его под руки, а пока выводил из зала ожидания на воздух, подробно пересказал содержание письма Йошко, даже добавил от себя, что вмешательство Йошко, возможно, уже дало результат, бабушка, наверное, освобождена и завтра утром приедет.

— На, вот тебе и письмо! — Он протянул его деду уже на улице, выйдя из зала ожидания. — Придешь к Васо, прочти его сам! Ключ у тебя, наверное, есть?

Ключ у старого Смуджа был, но он ничего не ответил. Словно очнувшись, он только выхватил письмо уПанкраца, собираясь его тут же прочесть.

— Не здесь же ты будешь читать? — Панкрац потащил его за собой. — Можешь мне поверить, иначе я бы тебе его не дал! А мне нужно пойти поискать Васо! — сказал он, как бы обращаясь к самому себе, и, остановившись, огляделся вокруг.

Привокзальная площадь, переходящая в сквер, была залита солнцем, здесь собрался немногочисленный праздный люд; кто прогуливался, а кто просто сидел, отдыхая. Несколько в стороне находилась и трамвайная остановка, там сейчас как раз стоял трамвай. Не имея ни малейшего желания провожать деда до дому, Панкрац обратился к нему:

— До Васо ты мог бы доехать и на трамвае, дом, надеюсь, найдешь!

Но старый Смудж вместо того, чтобы направиться на остановку, сначала взглянул на свои массивные серебряные часы, потом посмотрел на главный вход железнодорожной станции и пробормотал: