ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ
Шрифт:
– Чем же пожалует великий князь Московский свою Новгородскую вотчину?
На такое смиренное, покорное наконец слово вышел к новгородцам сам Иван Васильевич. Разомкнул уста и ответил:
– Обещаю, что обещал! Прошлое забуду! Служить будете не в Низовской земле. Именье ваше - при вас. Суп по старине вашей. Из Новгородской земли вас выводить не буду… - И замолчал.
Новгородцы пали на землю, ударили челом и смутные, толкаясь, побрели восвояси. И при выходе, уже за дверями передней избы, бояре московские растолковали им, что означали слова Ивана Васильевича: -
С тем отъехали новгородцы. А осада сжимала город туже и туже, и в январе пришли новгородские послы и впрямую просили Ивана Васильевича снять осаду, потому что в городе хлеба уже не стало, народ-де мрет…
Просили также, чтобы великокняжьи налоги собирали бы они сами. Ответа ни в чем им не было.
Через несколько дней великий князь Иван Васильевич потребовал к себе из Новгорода выборных. Те явились, стали перед московскими боярами.
Обстановка в Новгороде была ясна - московская политика действовала наверняка. Великий князь Иван требовал себе места для постоя в Новгороде.
И опять отъехало посольство, опять пошли переговоры, пересылки, шепоты. Наконец новгородцы пришли и сказали, что они готовы просто целовать крест на верность Москве.
– А двор Ярославов - есть то наследие государей, и если великому князю Московскому угодно его взять и с площадью - да будет его воля!..
Так в конце того января рушилась древняя республика Новгорода Великого: город целовал крест Москве. Через три дня бояре новгородские, дети боярские, житьи люди били челом великому князю Московскому, жаловал бы он их, принял бы в свою службу. И было им всем объявлено, что московская служба - великая служба и что каждый такой служилый человек должен своего великого князя извещать о всех его, великого князя, противниках, о всяких измене и вреде, о всех на него, великого князя, злых умыслах. И на том опять целовали крест новгородцы.
Только теперь была снята осада с Новгорода. Только теперь поскакали вершие в Москву с письмами, извещающими, что великий князь Иван привел Господина Великого Новгорода в полную свою волю…
На масляной неделе, когда впервые дрогнули, сдали морозы, залоснились и почернели дороги, зазвенели под снегом первые ручьи, въехал в Новгород сам великий князь Иван Васильевич, На сером аргамаке, высоко в седле, в персидской золотной шубе, опоясанной кривой саблей, он проехал к святой Софии Новгородской, слушал там обедню. Потом вернулся в Паозерье, кормил обедом новгородских своих служилых людей.
Молчалив сидел на пиру Иван Васильевич, а глаза улыбались, немного сам охмелев, слушал он, что вперебой говорили его захмелевшие гости. В конце пира Иван Васильевич задремал, и все, сколько ни было народу, примолкли, чтобы не разбудить нового государя.
Не прошло еще похмелье после великокняжьего стола, как указал Иван Васильевич взять под стражу почтенную вдову Марфу Посадницу
Да еще были тогда же найдены в Новгороде все тайные договора, что готовы были для подписания с Польшей.
Только в марте месяце вернулся в Москву Иван Васильевич, когда уже грело солнце да с крыш звенели капели. За ним валили по всем дорогам веселые его рати, которые без боя сдюжили такую великую землю, как Новгород, без разора ввели ее в единое Московское государство. На дровнях, в особь, везли из Новгорода вечевой колокол новгородский, чтобы поднять его на звонницу нового собора в Кремле.
А за возком великого князя тянулся обоз из 300 возов с серебром, золотом, самоцветами, рыбьим зубом, мягкой рухлядью - богатое добро, что взято было с Новгорода, Но не для себя брал все это Иван Васильевич.
– Или Москва не должна была быть богаче всех своих городов?
В четверг, на пятой неделе великого поста, въезжал в Москву великий князь Иван, конь его ступал сторожко, медленно, оседая, проваливаясь в протаявшем снегу. Шумела кругом Москва, ликовала, звонили колокола, гремели накры [Барабаны у седел], вопил народ, стоя на улицах, приветствуя победителей…
Иван Васильевич смотрел на Кремль - Успенский собор уже поднял над стенами свои пять глав, уже стояли две стрельницы-башни готовыми, одна строилась: несмотря на зимнее время, работа двинулась. В Кремле великого князя встретили митрополит, соборные - ещё пока в старом соборе, тут же стояло все великокняжье семейство. Отпели молебен о благополучном возвращении и в нижней деревянной столовой палате сели за постный обед, с разрешением от церкви на вино и елей, для трудов походных, стомаха [Желудка (греч.)] ради.
Софья была горда и счастлива. Сбывалось помалу то, о чем она столько думала, заботилась, плакала, молилась, Росла и крепла Москва, становилась удачливо - страшно сказать - впрямь царством Московским, взамен Царьграда - Константинополя.
Исчезли все тревоги и сомнения от Новгородской и Псковской земель. Каменные кремли Пскова и Новгорода теперь не грозили, служили сбереженью великой Москвы, ее Кремля. Торговля Пскова и Новгорода даст московской казне бессчетную прибыль. Слабые люди и впрямь оказались великой силой, помогли Москве свергнуть вящих людей, сплавить всю землю в великое единое царство.
Глава 5. Забота ордынская
Крепла Москва, и тем больше беспокойства, подозрений, шпионажа шевелилось на Ордынском подворье в Кремле, где стояли безвыездно татарские послы. Да еще же после приезда Софьи Фоминишны Москва вообще прекратила выплаты условленной дани, и ордынский царь Ахмат все более распалялся гневом. Ивану Васильевичу становилось все труднее вести политику с этими последними хозяевами положения, все больше требовалось выдержки, такта, хитрости, чтобы не вызвать взрыва, карательного нашествия. И в первую же беседу у постели после возвращения мужа Софья Фоминишна сказала ему: