ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ
Шрифт:
– Ну, иди, что ли!
– сказал он.
Орлов быстро встряхнулся, пошел в пристройку голландского дома, что строил еще Петр Великий. В маленьких комнатах было сонно, душно, пусто. Орлов разбудил камер-фрау Шаргородскую и с нею безо всяких церемоний шагнул в спальню Фике.
Фике спала, свернувшись кошечкой под голубым с гербами атласным одеялом, У туалета было уже приготовлено к утру розовое пышное платье.
Сегодня был канун именин императора Петра Федоровича, царь обещал приехать обедать в Петергофский дворец из Ораниенбаума, из своего Петерштадта, чтобы потом переночевать и завтра праздновать
– Ваше величество!
– сказал он совершено спокойным голосом.
– Пора вставать!
Фике, открыв глаза, села, придерживая на груди рубашку.
– Все готово в Петербурге!
– Но что это значит?
– воскликнула императрица вполголоса.
– В чем дело? Почему?
Было ведь условлено, что заговорщики начнут действовать, когда император Петр уедет из России воевать с Данией.
– Капитан Пассек арестован!
– многозначительно сказал Орлов.
– Уходите, я оденусь!
Через пять минут императрица в обычном своем черном платье выходила из дворца.
– Прошу, ваше величество!
– сказал Орлов, распахивая дверцу кареты.
Фике села в карету, с нею Шаргородская. Алексей Орлов вскочил на козлы, рядом с кучером, Бибиков и камер-лакей Екатерины Шкурин стали на запятки.
– Гони вовсю!
– бросил Орлов кучеру. Лошади поскакали.
Алексей Орлов, нагнувшись с козел, передавал в переднее окошко происшествия вчерашнего дня.
– Еще позавчера, - рассказывал он, - капрал Преображенского полка Фомин подошел на плацу к майору Измайлову да спрашивает:
«Когда же наконец уберут этого черта императора?» Майор заорал на капрала, арестовал его, доложил командиру роты, тот - командиру полка, полковнику Ушакову. Дело было к вечеру, а утром Фомина представили на допрос. Фомин рассказал, что он уже спрашивал о том же самом у капитана Пассека, тот тоже накричал на него, но никому ничего об этом не донес. Доложили императору в Ораниенбауме, тот приказал арестовать Пассека. Приказ был получен в Петербурге в 12 часов дня, но арест состоялся только вечером - затянули свои люди.
Так как Пассек был в заговоре, остальным заговорщикам приходилось торопиться, чтобы дело не провалить. Сам Григорий Орлов бросился к княгине Дашковой, которая тоже знала, что «что-то затеяно», но что - не знала. Орлов рассказал ей про арест Пассека и уверил ее, что это никаких последствий иметь не будет. Дашкова успокоилась и ничего не предпринимала.
Федор Орлов поскакал, в дом гетмана Кирилла Разумовского… На его доклад вельможа ухом не повел, промолчал, однако по уходе же Орлова приказал, что все готово было в секретной типографии, чтобы печатать манифест.
Алексей Орлов сел в карету и поехал с Бибиковым в Петергоф за императрицей. Чтобы сберечь лошадей, они ехали медленно, всю ночь.
Через полтора часа обратной скачки карета была уже в пяти верстах от Петербурга. На дороге ожидала коляска. Карета остановилась, подбежал Григорий Орлов. Он посмотрел нежным взглядом в глаза своей любовницы, поцеловал руку:
– Прошу пересесть в мою коляску, ваше величество… Лошади свежие… Я здесь с князем Барятинским…
Екатерина пересела в коляску, Барятинский
Лошадей гнали во весь опор, но Фике все казалось, что коляска стоит, плетется шагом. Неужели же удача изменит в эти последние, решительные минуты? Неужели глупый случай сорвет весь план?
– Ваше величество, не беспокойся! Тебя, дорогую, там уж ждет десять тысяч человек… - говорил Орлов.
А Екатерина не слушала, думала. Шестнадцать лет жила она с Петром. Шестнадцать лет тревог, интриг, подозрений… Шестнадцать лет осторожного, хитрого, выдержанного обмана! Скорей! Скорей!
Показались длинные деревянные дома. Один, другой - казармы Измайловского полка.
Григорий Орлов выскочил из коляски, сказал кучеру:
– Поезжай шагом! Я побегу, упрежу!
И бросился вперед, подобрав шпагу, гремя ботфортами по булыжникам.
Коляска медленно тянулась к кордегардии. Вдруг загрохотали барабаны, и измайловцы, кто в рубашке, кто в кафтане, все растущей толпой бросились навстречу императрице. Впереди всех, подхваченный двумя гвардейцами под руки, бежал старик, поп Измайловского полка отец Алексей. Золотая епитрахиль и крест так и блестели.
– Ура!
– кричали солдаты.
– Ура! Матушка наша! Веди нас куда прикажешь! Урра-а-а!
Подбегая к коляске, солдаты падали на колени, крестились, целовали Фике руки, за ними набегали другие. Императрица поднялась в остановившемся экипаже, отец Алексей благословил ее крестом.
Орлов скомандовал:
– Полку построиться… Для принесения присяги!
– Ур-ра!
– кричали измайловцы.
– Ур-ра!
Раздался конский топот, и во двор казарм на сером коне прискакал полковник Измайловского полка гетман Разумовский. Спешившись, бросив солдату поводья, он подбежал к коляске, опустился на колено и церемонно поцеловал руку Екатерины. Полк быстро привели к присяге, отца Алексея водрузили на козлы, Григорий Орлов с взволнованным, счастливым лицом стал на подножку, и коляска тронулась вдоль по Фонтанке. Гетман Разумовский ехал верхом на коне рядом. Отец Алексей осенял всех крестом направо и налево, толпа всё росла. Через Обуховский, через Семеновский мост бежали солдаты Семеновского полка и тоже присоединялись к шествию.
Дошли до Гетманского сада, у дома Разумовского, что стоял на углу Невского и Садовой. Сюда бежали солдаты Преображенского полка. Сюда по тревоге с третьей ротой бежал и рядовой Гаврила Державин.
– Матушка!
– кричали они.
– Прости Христа ради! Опоздали мы! Да офицеры задержали… Арестовали мы их. Веди нас, матушка!
В конном строю подошли конногвардейцы. Прибежали кое-как одетые упразднённые лейб-кампанцы - или возвращаются уже времена царицы Елизаветы?
На Петропавловской крепости пробило десять. Шествие достигло Казанского собора. Отслужили накоротке молебен. Сюда подошло еще четыре полка пехоты да артиллерия с пушками. Из собора вышел крестный ход. Народ валил со всех сторон, двигался по Невскому к Зимнему дворцу, к Неве… Фике ехала в коляске, теперь ее сопровождали верхами гетман Разумовский, генерал-аншеф Вильбоа, Григорий Орлов и граф Брюс.