Имперец. Живыми не брать!

Конторович Александр Сергеевич

— И ты не пробовал…

— Пробовал. Мои рапорты оставлены без последствий, и теперь я готовлюсь к выходу на пенсию.

— Даже так…

— Угу. А ты еще колеблешься относительно исхода дела? Не сомневайся… Уголовное дело я закрою — благо что тут вы подсуетились вовремя, уважаю. Но вот относительно исхода другого, гражданского, процесса — здесь у тебя шансов нет. Да, мордобой, скорее всего, не докажут, тут отбрешешься. Но по остальным статьям — готовься. Тебя оштрафуют — и очень нехило!

— И все-таки — почему?

— Да

потому, Миша, что армия осталась пока одной из немногих причин, благодаря которой весь этот бардак еще не развернулся в полную силу! Да, солдаты сидят в казармах… но ведь могут из них и выйти! И поэтому сейчас поставлена задача…

— Кем?

— А ты не догадываешься? Задача, поставленная перед пропагандой, состоит в том, чтобы, увидев военного, обычный гражданин переходил на другую сторону улицы! Не подавал ему руки и вообще в упор не замечал! Чтобы молодежь, как огня, опасалась воинской службы. Статью-то за уклонизм тоже «модернизировали» — заплати штраф и свободен. А банк тебе на это кредит выдаст…

— И… как?

— Работает… Мы вообще сократили людей, которые раньше военкоматам искать «уклонистов» помогали. Нет нужды — все откупаются. Словом — я тебя предупредил. Дальше думай сам!

Хренасе он бухнул — думай!

Я бы и рад, да что тут изобретешь?

Но пророческие слова относительно штрафа запомнил. И кое-что предпринял…

Очередной вызов в полицию последовал достаточно быстро. И закончился с вполне ожидаемым результатом. Адвокат Олега явился туда самолично и раскатал по кирпичику все обвинения в рукоприкладстве. Продемонстрировал видеозапись (и как они только ухитрились это сделать?), где мы мирно разговариваем с Погониным около окна.

— Как видите, ничего не указывает на то, что мой клиент применил насилие хоть к кому-нибудь!

Следователь обреченно покивал и согласился с доводами.

Странное дело, но о том, что охрана здания лишилась некоторой части своего снаряжения, никто и не вспомнил. Отчего бы это?

Воспользовавшись встречей с Петряевым, задаю ему этот вопрос. Он только хмыкает в ответ.

— Чем у нас ЧОПы вооружают, ты в курсе?

— Ну… Ружья у них есть, пистолеты — те же ИЖ-71.

— Угу! А «наган» у них на вооружении состоит?

— Да он, по-моему, нигде на вооружении не состоит… а что?

— То самое! У них в сейфе оружейном ящик картонный был, припоминаешь?

— С патронами?

— Это ежели по маркировке судить. А вообще-то там два десятка этих револьверов оказалось. С боезапасом, правда, с небольшим.

— Во как?

— Угу… Так что по этому поводу они шум поднимать не станут — себе дороже выйдет.

И — точно. Шума не подняли, и вообще данный эпизод никак себя не проявил и нигде не фигурировал. Через месяц полиция вынесла решение об отказе в возбуждении уголовного дела. И уже на следующий день в моем почтовом ящике лежала повестка в суд.

Заранее

настроившись на трудную борьбу, я прибыл в суд точно в срок, не желая давать против себя никаких лишних аргументов. Но, как показало дальнейшее, с таким же успехом я мог бы и вовсе туда не приходить.

Прочитав мне заявление, судья, благообразный пожилой дядька, интересуется — согласен ли я с изложенными фактами.

— Нет, ваша честь. Не согласен.

— Разве вы прибыли в этот дом по приглашению?

— Туда был приглашен мой друг. Я его сопровождал.

— Это не так. В журнале охраны имеется запись, из которой явствует, что он прибыл один.

— Я его на улице ждал, ваша честь. Он мне по телефону позвонил и попросил подойти.

— То есть вы признаете, что господин Погонин вас не приглашал?

— В таком аспекте — да, признаю. Но охрана не возражала против моего присутствия.

— Это к делу не относится, она присутствует там для охраны общественного порядка и сохранности имущества. По этому вопросу суду все ясно. Далее. Признаете ли вы, что вели агитацию и пропаганду в общественном месте, не имея на это разрешения?

— Это где же там — общественное место?

— Согласно закону, любое помещение, предназначенное или могущее быть использованное для проведения собраний, встреч и митингов, вмещающее более 100 человек и расположенное в черте городской застройки, является общественным местом. Для выступления там вы должны подать соответствующую заявку в мэрию за трое суток. Вы ее подавали?

— Нет. Но и истец занимался там тем же самым!

— Имея на руках соответствующее разрешение на проведение там общественно-политических мероприятий, лекций и публичных чтений. Это вообще — его частная собственность, и он волен там делать все, что не запрещено законом. Хоть монастырь открывать!

— Я отвечал на его вопросы.

— Вы их задавали и сами. Обращались к присутствующим, не имея на то никаких полномочий и разрешений.

— Так как же я мог тогда спорить с истцом?

— Приватно. Тет-а-тет, на это никаких разрешений не требуется.

— Чтобы он и дальше морочил людям голову? А как еще я мог разоблачить его ложь? Иначе как доведением своей точки зрения до окружающих?

— Его право. Он получил соответствующее разрешение на проведение митингов и общественно-политических мероприятий. В том числе и в своем доме. А вы?

— Нет, ваша честь, не получал.

— По данному вопросу суду все ясно…

И так далее и в том же духе… Через час судья объявляет перерыв.

Все вместе выходим в комнату отдыха.

Все — это я, Погонин и его адвокат. Лысенков в суд не поехал — с его точки зрения, шансов не имелось вообще никаких, и он не планировал портить себе карьеру и реноме, ввязываясь в безнадежное дело.

— Ну, что?! — ехидно спрашивает меня истец, плотоядно потирая руки. — Убедились? За все платить пришлось!