Империя хаоса. Тени Бога. Дилогия(третья и четвертая книга серии)
Шрифт:
— Я хочу сказать, что надеялся найти способ, который заставит машину тьмы исчезнуть: дунул, и ее больше нет. Но я не понимаю, как это сделать. Ты не можешь припомнить, что говорил Сведенборг? Возможно, это даст какую-то зацепку.
— В тот момент, когда я там была, он отсутствовал, был только один из его учеников. Все ждали Сведенборга, но мне пришлось улететь до его прибытия. Постой… — Василиса задумалась. — Кажется, для создания машины тьмы требуется этот их пророк. Сведенборг должен был вернуться с совершенными формулами,
— Подожди. Совершенные формулы? Так это не они?
— Я думала, ты это знал, Бенджамин.
— Конечно, не знал. — Он закрыл глаза, стараясь погасить раздражение и заставить мозг работать в нужном направлении. — Ты говоришь, Сведенборгу нужен был этот святой, которого они называют Солнечным Мальчиком?
— И определенные приборы, но Солнечный Мальчик, так его называют индейцы, — ключ.
— Это очень важно. Тебе известно, что индейцы умеют создавать духов, отсекая кусочки собственной души?
Выражение лица Василисы говорило о том, что она об этом ничего не знает, более того, в это не верит. Франклин пожал плечами:
— Это достоверный факт. Я исследовал этот феномен.
— Какое отношение это имеет к машинам тьмы?
— Пока не знаю. Но этот пророк… Жаль, что здесь нет Красных Мокасин.
Василиса не спросила, кто такой Красные Мокасины, хотя ей хотелось знать, а Франклин не стал удовлетворять ее любопытство.
— Очень похоже на то, что между машинами Сведенборга и эфиром нет связи. А если нет связи, то есть не malakimприводят их в действие, то на каком основании эти машины можно считать ангельскими?
Василиса только развела руками.
— Ладно, — пробормотал Франклин, — оставим пока это. Если мы не можем заставить машины раствориться в небытии, то, возможно, нам удастся сломать им «зубы». — Он разложил на столе листы с чертежами и символическими обозначениями. — И здесь проблема заключается в том, что я не могу определить природу этих «зубов». Ты уверена, что машины тьмы существуют? Может быть, Сведенборга ввели в заблуждение, а он тебя?
— Сведенборг очень странный человек, возможно, он сумасшедший. Но он — гений. Он верит, что эти машины будут работать, и я верю ему.
— В его записях есть упоминание о грандиозном пожаре, хотя я не вижу здесь никаких причин для горения. Честно говоря, все свидетельствует об обратном. Я вижу, что машина поглощает пепел и его же исторгает.
— И я не поняла его записи как раз в этом месте.
— Нет, записи понятны. Но зачем нужен этот процесс? Машина тьмы притягивает графит, или, как он его называет, carbonis, который входит в состав очень многих объектов живой природы. Затем ферменты разъединяются, и образуется новое вещество, он называет его niveum.
— Возможно, это вещество обладает ядовитыми свойствами.
— Возможно. Или… — Страшная мысль родилась в голове Франклина. — Цель заключается в том, чтобы не создавать
— Я все равно не понимаю.
— Василиса, carbonis входит в состав всего живого. И там, где пройдет машина тьмы, ничего живого не останется.
— Каким образом?
— Полагаю, все распадется… Сейчас, подожди… — Франклин припал к бумаге и начал выводить формулу. Закончил, посмотрел внимательно на результат, нахмурился и перечеркнул ее. — Неверно, — пробормотал он.
Последовала вторая попытка. Затем третья.
— Должно быть, что-то не так в исходном предположении.
— Что именно?
— Два момента. Во-первых, трансформации подвергается только поглощенный carbonis. Но от этого машина не делается менее опасной, потому что почти весь carbonis в пределах радиуса ее движения — а это мили — поглощается, что означает смерть. Но количество производимого при этом niveum незначительное. Зачем в таком случае его вообще производить?
— А что второе?
— Часть вещества во время этого процесса куда-то исчезает. Понимаешь? Углерод состоит из четырех атомов damnatum, четырех phlegm, трех lux и одного gas. В новом веществе этот состав должен удвоиться, так? Ведь он их расщепляет и смешивает вместе. Но этого не происходит. Два атома damnatum куда-то исчезают, и он их потом нигде не упоминает. Какая-то бессмыслица получается. Если остаются два атома lux, то можно объяснить «печь», которую он неоднократно упоминает. Но я склонен считать это побочным действием. А вот здесь он пишет о выделении большого количества атомов lux — невероятно большого, хотя не должно быть ни одного атома. Они берутся из ниоткуда.
— Бенджамин… — Глаза Василисы затуманились.
— Что?
— А что, если атомы damnatum превращаются в атомы lux?
— Это невозможно. Атом — неделимая и неизменная частица.
— Так думал Ньютон. А что если он ошибался?
— Нет доказательств его ошибки, вот только эта безумная формула.
— Бенджамин, даже если ты относишься к этому скептически, давай предположим, что атомы делимы.
— Может быть, все это придумано для отвлечения нашего внимания, чтобы не дать нам возможности создать действенное средство защиты от машин тьмы?
— Не думаю, это не похоже на Сведенборга.
— Если предположить, что либо Ньютон, либо Сведенборг ошибается, я остаюсь верным своему учителю.
— Но, Бенджамин, Ньютон был таким же безумным, как и Сведенборг. Как ты можешь быть верен человеку, которого нет в живых?
Франклина это задело: примерно те же самые слова он сказал д'Артакиту, а теперь их говорят ему.
— Я подумаю над этим. Сейчас главное — если машины тьмы существуют — сделать так, чтобы они не могли поглощать графит. — Он бессмысленно водил карандашом по бумаге, вырисовывая каракули. — Создать свои собственные поглотители…