Империя людей. Книга 1
Шрифт:
— Тогда красную, нет, нет — алую! Хотя нет — гранатовую! А может…
— Стоп, подойди, посмотри какие цвета можно выбрать, чтобы не ждать год и выбери.
— Тогда вот эту! Джерри Дмитриевич, но вы же будете нам писать хотя бы?
— Не буду врать, это очень маловероятно.
— А почему?
— Мне ведьмы и колдуны не разрешат…
Глаза Скворцовой начали увеличиваться и округляться.
— Шутка, мы будем вне зоны доступа, а где и как и почему, вам знать не нужно, хорошо?
— Хорошо, но очень же интересно… Ну ладно, я потом сама придумаю.
Стиг же созывал преподавателей на очередное собрание в актовый зал. Учителя очень не хотели посещать это мероприятие, но никто не отказывался.
Ну а у некоторых учеников начинался мандраж перед выпускными экзаменами. Николай Еремчук не беспокоился, он был уверен в своих знаниях, в том, что поступит куда хочет, так же как был уверен и в своих силах. За этот год он сильно изменился, внешне, да, наверное, и внутренне. Он не стал высоким, но вытянулся до среднего роста, набрал хорошую мышечную массу. Общение же и дружба с Ингваром и Оно-э Терминаторовами изменили его внутренне, правда, не обошлось и без Скворцовой. Но всё-таки основное влияние оказал Ингвар, его простота, прямолинейность, мысли, иногда граничащие с гениальностью, ну а чаще с дуростью. Друг, который на вопрос, что он будет делать дальше, куда поступать, ответил:
— Пока не знаю, чему и где буду учиться, но точно уеду из Муходвинска.
— Куда уедешь не спрашивать? Чтобы тебе не пришлось врать?
Выходные перед последней учебной неделей начались с представления, устроенного Оно-э. Вся команда собралась в квартире, якобы отведенной для Оно-э и смотрела на абсолютно пустые шкафы для одежды, полки, углы, которые ещё вчера ломились от разнообразия вещей. Скворцова всё-таки сломала её, а не починила, потому что теперь, практически каждые выходные, Ингвар брался за руку и тащился в магазин на шоппинг, причём уже доехали и до столичных бутиков. Там пальчик безошибочно тыкался в подходящий размер понравившейся вещи, будь то нижнее белье или меховая шуба, а иногда даже и в неподходящий, если её размера не было. Вчера Оно-э стращали всей командой, рассказывали, что шопоголизм — абсолютно нездоровое увлечение, избыточное и чрезмерное потребление это путь в пропасть, оно ещё никого до добра не доводило, а лишь увеличивало шанс быть погребённой под горами мусора и отходов, которых в её комнате уже полно, складировать негде, стопки одежды высятся от пола до потолка. Оно-э внимательно всех выслушивала и улыбалась. А утром обнаружили, что комната пуста. Ни одной вещи. Ингвар чесал затылок, Джерри комментировал:
— Это она так намекает, что ей надеть нечего и нужно идти в магазин?
Взгляды
— Стой! — подбежала к Оно-э Селена на очередном шаге, начала трогать вещи, расстёгивать их, что-то даже сняла. — Это всё обычная одежда, которая снимается…
— Интересно, где она хранит столько нарядов. — равнодушно произнес Стиг и пошёл открывать входную дверь, в которую позвонили.
— Нам, наверное, награду дадут, какую-нибудь, если мы ответим на этот вопрос. — задумчиво выговорила Селена. — Кто бы мог подумать, что здесь будет открыт новый вид одарённых, только не знаю как этот вид назвать: культиваторы-стиляги или культиваторы-модники, или культиваторы-шмоточники.
— Доброе утро. — раздался за их спинами голос Сарона, — внизу нас ждёт машина, мы покидаем Муходвинск. С собой ничего из вещей не забирайте.
— Попробуйте сказать это ей. — холодно произнес Стиг, указывая на Оно-э, которая, на удивление, перестала улыбаться.
— А как же выпускной, экзамены… ещё неделя…попрощаться… — Селена почему-то была абсолютно выбита из колеи.
— Последнюю учебную неделю и до выпускных экзаменов будет работать наблюдательная комиссия. — господин Сарон пытался стать подальше от Стига, который стоял у него за спиной. — Вы будете перемещены в другое место, но пока останетесь на этой планете, на всякий случай, если у комиссии возникнут какие-либо вопросы, затем переместимся на Столицу, где и будут подведены итоги первого испытания. Не стоит пытаться выйти на связь с кем-либо из местных, узнать, что здесь происходит, это может быть расценено как попытка вмешательства в работу комиссии и повлечет за собой начисление штрафных баллов. Прощаться тоже ни с кем не нужно, могут возникнуть ненужные вопросы. И ненужные ответы.
Последняя учебная неделя началась не как обычно. По школе разлилось какие-то напряженное, тоскливое молчание и ожидание.
— Вы слышали? — ворвалась в класс двенадцатого «Г» Скворцова. — Сацук вернулся, и Робинс, и Антонова. Говорят, они снова работают…
Класс, как и вообще все школьники, пребывали в смятении. Вроде бы и нужно вздохнуть с облегчением, расправить плечи, поднять головы, но на душе было такое чувство, будто их предали. Ведь целый год они жили как в сказке, в основном страшной, оттого и счастливые моменты переживались намного ярче, а тут всё так быстро закончилось, причём как-то обыденно… нелепо…
— А где неразлучная парочка монстров? — Скворцова направилась к Еремчуку, с которым в последнее время очень часто сидела.
— Я думаю, мы их тоже больше не увидим. — тихо ответил ей Коля.
Единственным из администрации тринадцатой школы, кто радовался возвращению к работе, был Робинс Яков Алексеевич. Ну а как тут не радоваться, если Яростных больше нет, а Рука никогда не лезла в школы, не будет никаких наркотиков, за которые можно получить большой срок, а тут ещё увеличение школьного бюджета почти в два раза. Путь он практически и освоен, но есть способы всё откатить и хорошенько на этом заработать.
— Робя, здарова! — вломался к нему в кабинет Котов.
Яков Алексеевич по привычке сжался, но потом вспомнил, что школьник был из Яростных, а теперь его и послать можно, только вслед за Котовым вошёл и Чернов, а с ним ещё несколько парней из десятых и одиннадцатых, и двенадцатых классов. Ученики рассредоточились по кабинету, прикрыв за собой дверь.
Завхоз уже хотел начать орать, только обнаружил, что не может набрать воздуха, да и выдохнуть тоже не может.
— Даже не думай, Робинс. — вышел вперёд Слав. — Не дай бог хоть на капельку станет хуже еда в столовой, или подует с какого-либо окна, или краска отвалится, любая мелочь — и ты умрёшь в этом кресле.