Империя ненависти
Шрифт:
Она и тогда пыталась рассказать тебе, но ты отверг ее, как жалкую мерзавку.
Есть ли способ связаться с восемнадцатилетним мной и задушить его до смерти? Чтобы он понял, кто стоял на его пороге тем вечером?
Это была не просто Николь. Это была Николь, нуждающаяся в помощи. Это была Николь, травмированная, уязвимая и слабая, и последнее, что я должен был сделать, это закрыть дверь перед ее носом.
В тот вечер, когда Астрид сказала мне, что видела, как Николь и Кристофер занимались
Это момент, сформировал мою задницу и превратил меня в ненавистника блондинок.
Но когда мир разлетелся на куски у меня на глазах, я притворялся, что все в порядке, и даже дразнил Астрид по поводу ее отношений с Леви.
Я вел себя нормально, пока мое сердце истекало кровью.
Я улыбался, пока меня разрывали изнутри.
Потом, когда Астрид, мой брат и я собрались вместе, чтобы поиграть в боулинг, я помню ощущение конца света, которое сковало мой позвоночник.
Помню, что не слышал ни слова из того, что они говорили. Звуки и цвета стали серыми, и я находился в нескольких секундах от срыва.
Поэтому я сказал им, что иду за выпивкой. Вместо этого я поехал прямо к дому Астрид. К Николь.
Мне нужно было поговорить с ней.
Спросить, какого черта она выбрала другого.
Потом я вспомнил, что я появлялся с девушками у неё на глазах, будто они были блестящими игрушками. Вспомнил, что она часто называла меня другом-неудачником Астрид и смотрела на меня с аристократическим видом.
Я вспомнил, что я был никем.
Но я простоял там, как гад целый час, пока не убедился, что кто-то из соседей вызовет полицию.
Тогда я отправился в винный магазин, напился самого дешевого виски и позвонил первой же девушке из списка контактов.
Тогда-то Николь и нашла меня.
Промокшая под дождем, с глубокими, темными и немного безжизненными глазами, как мне кажется.
Вот так мы и добрались до точки.
Когда я сказал ей, что она для меня никто.
Через несколько недель ее мать арестовали за убийство маму Астрид и чуть не убили мою лучшую подругу во время того наезда.
Вскоре после этого Николь исчезла.
А я уехал из Англии в том же календарном году.
— Я никогда не трахал эту девушку, — медленно говорю я, садясь за руль.
Николь, которая прислонилась к двери, подтянув колени к груди, вздрагивает.
— Какую девушку?
— Ту, с которой ты застала меня тем вечером. Я выгнал ее вскоре после того, как ты ушла.
Я напился еще дешевого виски и всю ночь смотрел на гребаный снежный шар, который она мне подарила.
Это был первый и последний раз, когда я узнал, что такое разбитое сердце. Мучительная боль, эпическое похмелье и модельные блондинки с порочным характером.
Это также включало в себя жизнь с сердцем, в котором находилась дыра размером с кулак.
Я заполнял его выпивкой, сексом и светской жизнью, подходящей для викторианских
Не совсем.
— Не важно, — шепчет она, ее голос призрачный, немного хриплый.
— Это важно для меня. Я не трахал ее в тот вечер, когда тебя ранили, Николь.
— Я поверила в это. — она смеется, затем разражается слезами. — В ту ночь я могла думать только о том, что ты с ней. Думаю, я должна поблагодарить тебя за то, что отвлеклась. Боже, я была такой глупой.
— Ты не глупая.
Она еще больше замыкается в себе, используя свои колени как броню против всего мира.
Людей.
Несправедливости.
Я слишком близок к тому, чтобы ударить кулаком по рулю и неизбежно убить нас обоих.
Если бы я послушал ее тогда, если бы я не был так погружён в собственную задницу и так настроен на свою наивную сердечную боль, я бы увидел это.
Я бы увидел ее сокрушение и безмолвную мольбу о помощи.
Но я не увидел.
И все последующие недели я активно притворялся, что она вредитель.
Она тоже не смотрела на меня. Даже своих обычных взглядов или надменных замечаний не было.
В тот день, когда с Виктории Клиффорд слетела маска и полиция арестовала ее, Николь сломалась, и, возможно, это произошло не только из-за того, что она узнала, что ее единственный родитель монстр. Возможно, она позволила миру увидеть свои редкие слезы из-за боли, которая гноилась внутри нее в течение нескольких недель.
После того как полицейские вывели ее мать из комнаты, я обхватил Николь за плечи и повел ее в коридор. Несмотря на то, что рана, которую, как я думал, нанесла она, была свежей, кровоточила и отказывалась затягиваться, я все еще ощущал укол в сердце, наблюдая за ее состоянием.
Я все еще хотел увезти ее подальше от разъяренного дяди Генри и убитой горем Астрид. Несмотря на мою преданность к лучшей подруге, какая-то часть меня хотела защитить Николь от гнева, если она или ее отец решат обвинить Николь в действиях ее матери.
И на несколько минут Николь позволила мне обнять ее, молча утешить, пока она всхлипывала и дрожала, как лист во время сильной бури.
Но потом я разрушил заклятие и спросил, как первоклассный идиот:
— Тебе что-нибудь нужно?
Что может понадобиться девушке, которая только что осознала, что ее мать убийца, Дэн? Может, это тебе нужен более работоспособный мозг?
Очевидно, тогда я был в ударе, потому что, когда ее губы дрогнули, я опустил голову и прикоснулся губами к ее губам.
В своем простодушном сознании я хотел только, чтобы ей стало лучше, чтобы она забылась хоть на какое-то время, но в итоге я разорвал швы своего сердца и поцеловал ее с отчаянием безумца. Клянусь, она на краткий миг поцеловала меня в ответ. На какую-то секунду мы были настолько едины, что я не знал, где кончается она и начинаюсь я.