Империя (Под развалинами Помпеи)
Шрифт:
Гай Тораний, мангон, т. е. продавец невольников, [81] имел свой дом в Велабро, между Капитолием и Палатинским холмом, следовательно недалеко от городского дома Овидия, о чем напоминает нам сам поэт в следующем стихе:
… и Капитолий вижу,что поднимается из-за соседней крыши.Хотя рассчетливый купец уж несколько дней ждал своего груза, – так он имел привычку звать купленных для него невольников, когда они находились еще в море, – тем не менее он встретил Азиния Эпикада очень ласково по той причине, что опытный глаз его одним взглядом оценил превосходные качества привезенного ему товара, а настойчивые требования этого товара в последние дни и со стороны преимущественно богатых
81
Читателю уже известно, что mango, мангон, означает человека, ведущего торг невольниками; об этом свидетельствует и Марциал (I, 59.). Рих (Rich) прибавляет: «Это имя давалось преимущественно тому, который старался придать еще большую прелесть внешней красоте своих невольниц и молодых невольников с помощью искусственных средств, каковы: возбудительная пища, румяна и прочие косметики, с той целью, чтобы продать их дороже, показывая их купцам лучшими, чем они были на самом деле». (Квинтилиан, II, 15, 55. Плиний, Натур. Истор. XX, 22). Наш Тораний не принадлежал к мангонам такого сорта. О нем, как о самом известном продавце невольников во время императора Августа, сообщает Светоний в своем описании жизни Августа, когда, припоминая о развращенности последнего, говорит, что «его друзья доставляли ему замужних женщин и девиц, сперва раздевая их и осматривая, точно они были невольницами, проданными мангоном Торанием». (Гл. LIX).
Тогда Эпикад, взяв за руку Неволею Тикэ, которую он нарочито поставил позади прочих невольниц, чтобы скрыть ее от первого взгляда мангона, подвел ее к нему я сказал:
– Гай Тораний, посмотри-ка на эту.
– О, Венера Урания! [82] – воскликнул мангон, пораженный необыкновенной красотой девушки; и вне себя от радости, он тотчас подумал, что она может пригодиться для внучки Августа, так как в этот же самый день к нему заходил Овидий, чтобы передать ему поручение Юлии.
82
Так называлась Венера небесная в отличие от Венеры чувственной; они обе были обожаемы в древности.
– А откуда она родом? – спросил Тораний.
– Из Милета, – отвечал Азиний Эпикад.
– Превосходно; такая грация и такое совершенство тотчас же заставили меня предположить, что она должна быть из этой привилегированной земли. А на сколько она сведуща в литературе?
– Не хуже Саффо и Эринны Лесбии. Так, по крайней мере, меня уверяли, сам же я мало смыслю в этом.
– Очень хорошо, очень хорошо! – вскрикнул несколько раз мангон, потирая от удовольствия руки в полной уверенности, что заключит с Юлией выгодную для себя сделку.
– Итак, – сказал тут Эпикад, – теперь, когда ты уже осмотрел ее, я скажу тебе, что завтра же явится к тебе лицо, желающее купить ее и готовое заплатить за нее, что ты попросишь; и я прошу тебя удержать ее для Мунация Фауста, навклера из Помпеи, на судне которого она прибыла в Гостию; это прекрасный человек, который, в данном случае, будет щедр, как цезарь.
– Посмотрим, посмотрим, – оборвал речь Эпикада Тораний, будучи рад случаю воспользоваться этой конкуренцией.
Мангон приказал угостить вновь прибывших невольников и невольниц хорошим ужином и затем, отделив первых от вторых, разместил их в просторном coenaculum, т. е. в верхнем этаже дома, так как в нижнем находились залы, где он показывал свой товар посетителям, а в среднем этаже помещался он сам со своим семейством.
Наша Тикэ, прибывшая, наконец, в Рим и находившаяся так близко к осуществлению своих желаний, должна была бы чувствовать себя счастливой, но на самом деле, с минуты разлуки с любимым ею помпейским навклером, в сердце ее лишь усиливались печальные предчувствия, и ее не успокоили даже слова, сказанные Эпикадом мангону. В глазах Гая Торания она прочла жадность к деньгам, но не это открытие мучило ее: она была уверена, что Мунаций Фауст не остановится за ценой; ее мучило что-то иное, что она сама не могла объяснить себе. Вследствие такого душевного состояния, Неволея Тикэ, несмотря на усталость от длинного пути, долго не могла заснуть. Гай Тораний знал очень хорошо свое дело, и поэтому, угостив, как мы сказали, своих новых невольников и невольниц хорошим ужином, он
Уже давно ждали в Риме его товара, а потому в доме мангона стали скоро появляться посетители; но хитрый Тораний не показывал им Неволею Тикэ, относительно которой у него был другой расчет. Он хранил ее, как драгоценный товар, имевший уже своего покупателя, и в виду этого вовсе не желал подвергать ее критике тем, которые, не имея возможности приобрести ее, стали бы из зависти умалять ее качества и этим уменьшать ее цену.
Между тем, торг начался с большим успехом. Матроны и лица консульского звания, сенаторы и всадники, частные и публичные банкиры, [83] сборщики податей и вообще богатые люди являлись к Торанию один за другим и совершали покупки. Несчастные фригийские юноши – это покажется невероятным, но это объясняется развращенными нравами римского общества эпохи Августа – были первые, нашедшие себе покупателей. Они плакали, расставаясь друг с другом, и с тоской в душе шли за своими новыми господами на трудную работу или грубое обращение.
83
Частный банкир, agrentarius, принимал частные вклады и платил на них проценты, менял иностранную монету, присутствовал в качестве комиссионера на публичных торгах, чтобы защищать интересы своих клиентов.
Лесбийские и милетские девушки также были разобраны покупателями, смотря по вкусам и по надобностям последних. Им также было очень тяжело расставаться с подругами своего плена, с которыми их скоро сблизила одинаковая судьба и одно и то же горе. Пока они были вместе, хоть что-нибудь напоминало им об их родине: и греческий язык, на котором он между собой говорили, и общие воспоминания о семействе и родном городе; но оторванные друг от друга, проданные совершенно чужим им людям, говорившим на непонятном для них языке, перед будущим, полным, быть может, унижений и позора, они не могли удержать своих слез, текших ручьем из их глаз. Но эти слезы не вызывали строгого замечания со стороны их новых господ, так как они служили для этих последних признаком новизны и свежести товара: будь иначе, то есть будь вновь приобретенная невольница привыкшая к рабству, она не проявляла бы такой печали. Только мангон, когда он находил выражение горя перешедшим границу, то есть вредящим внешней красоте невольницы, нашептывал ей на ухо слово упрека и просил перестать плакать.
И этот человек, торговавший человеческим телом, имел свою совесть и самолюбие!
В ту самую ночь, когда к Гаю Торанию прибыли невольники и невольницы, на вилле Овидия происходило описанное уже нами собрание, и так как главной целью этого собрания было выслушать от Клемента поручение, данное ему Агриппой Постумом, то как собрание, так и следующий за ним ужин не продлились долго; да и ни один из тогдашних гостей Овидия не был расположен к тому, чтобы – как это часто случалось – ужин окончился оргией.
В ту ночь, как все гости Овидия, так и он сам, счастливо возвратились на свои римские квартиры. О встрече невольника Агриппы с гладиаторами Глабриона они тогда ничего еще не знали; об этом они услышали впоследствии из уст самой Скрибонии. Возвращаясь в город, они наверно заметили труп Фурия, лежавший на дороге, но не обратили на него особенного внимания, так как в то время, не смотря на все заботы Августа об улучшении общественной безопасности, грабеж и убийства были очень часты, как в самом Риме, так и в его окрестностях. С другой стороны, убитый был одет в грубый костюм невольника низшего разряда, а невольник был ничем иным, как вещью, уничтожение которой, естественно, не могло обеспокоить римского патриция.
Таким образом, Юлия имела время отдохнуть и быть в состоянии отправиться к магнону Гаю Торанию в третьем часу, как она предупредила об этом Публия Овидия при своем пробуждении, прося и его явиться в этот час к магнону.
Гай Тораний, в свою очередь, в это утро поспешил к своему соседу; поэтому, чтобы известить его о прибытии нового транспорта невольников и о том, что между ними он получил такую драгоценную девушку из Милета, которая, несомненно, понравится и удовлетворит желаниям внучки императора.