Империя (Под развалинами Помпеи)
Шрифт:
– Разумеется, не удовлетворилась, но что мне оставалось делать?
– Подвергнуть ее пытке; мучения развязали бы ей язык. Ты можешь сделать это теперь.
– Нет, я не хочу этого делать; Фебе добра и предана мне; кроме того, ведь это были только мои подозрения. Но меня беспокоит то, что невольница Юлии так сильно привязана к моей Фебе. Последняя не скрыла от меня, что они всегда жили вместе, как две сестры, до тех пор, пока были похищены. О Тикэ она говорила мне, как о девушке очень нравственной и чрезвычайно образованной.
– А мне пришла в голову одна мысль, – проговорила тут Ургулания.
– Какая?
– Не хочешь ли ты подарить своего Процилла Агриппе?
– Я об этом уже говорила
– В таком случае, отчего не подарить Фебе старшей Юлии? Я думаю, что для тебя не будет бесполезным иметь при ней преданную тебе девушку, которая могла бы сообщать тебе обо всем, что происходит вокруг Юлии, в Реджио. Таким образом, ты знала бы ее надежды, ее образ жизни и знакомства, знала бы о том, не устраиваются ли заговоры в пользу ее освобождения, и т. д.; словом, ты могла бы успокоить себя, разрешив все свои сомнения и подозрения.
– Правда, Юлия живет в Реджио жизнью более свободной, но она по-прежнему не может получать писем или видеться с кем бы то ни было без разрешения Августа.
– Но ведь при большой свободе легче обманывать свою стражу и обходить запрещения. Поверь мне, божественная Августа! Ты сделаешь хорошо, если подаришь Фебе реджийской пленнице.
– С моей стороны это будет большой щедростью: я дорожу Фебе, она образована и хорошо знакома с любимым мной поэтом Гомером.
– Но Тикэ, венерея жены Луция Эмилия Павла, еще более образован, как признается сама Фебе и как утверждают Юлия и Овидии.
– Что же ты хочешь посоветовать мне, Ургулания?
– А то, что если ты пожелаешь, Август не откажется приобрести для тебя эту невольницу.
– Но если Юлия не согласится продать ее?
– А разве Август не полновластный государь? Можно поговорить с Луцием Эмилием Павлом; с ним легче будет условиться о цене.
– Мне в голову пришла другая мысль.
И Ливия от удовольствия ударила в ладоши. Ургулания устремила на нее вопросительный взор.
– Таким путем, – прошептала как бы про себя Ливия под влиянием озарившей ее мысли, – мои намерения могут быть вполне осуществлены. Я подслащу Юлии, – продолжала она громко, обращаясь к Ургулании, – горечь потери: в замен Тикэ я уступлю ей моего анагноста, Амианта. [185]
185
Анагностом назывался невольник, на обязанности которого лежало услаждать свою госпожу музыкой и чтением.
– С таким же поручением, какое дано Проциллу?
– Разумеется, с таким же.
– О, божественная, ты обладаешь разумом богов!
Ливия, улыбаясь, пожала правую руку Ургулании, ненавидевшей семейство Марка Випсания Агриппы не менее самой Ливии.
На следующий день Неволея Тикэ была уже доставлена в гинекей Ливии Августы. Ургулания угадала душу Луция Эмилия Павла: соблазненный золотом, он, не посоветовавшись с женой, продал Августу любимую невольницу Юлии, и прежде, нежели Юлия узнала об этом, несчастная девушка находилась уже в руках Ливии.
Фебе обрадовалась этому событию и, полагая, что сами боги желали соединить ее с Неволеей, стала утешать свою подругу, плакавшую горькими слезами о разлуке с прежней, любившей ее, госпожой и потерявшую надежду на скорую свободу. Но не прошло нескольких часов, как и сама Фебе должна была почувствовать нужду в утешении.
Вечером того же дня Ливия позвала ее к себе.
Стоя в tablinum [186] в ожидании своей госпожи, Фебе увидела тут же армянского купца, разбиравшего свои дорогие товары. С любопытством, естественным у молодой девушки, смотрела она на материи из тончайшего лаконийского
186
Напоминаю читателю, что tablinum у древних называлась комната для занятий, та, что в нынешних домах называется кабинетом.
Взглянув несколько раз на молодую невольницу, армянин, подойдя к ней; спросил ее таинственным шепотом:
– Не ты ли Фебе?
– Да, я.
– Эта записка к тебе и к твоей подруге. Не здесь ли Тикэ?
– Здесь.
– Спрячь поскорее, – быстро проговорил купец.
Он услышал шелест женского платья, приближавшийся к дверям. Молодая девушка сунула скрученную записку за пазуху, между indusiata vestis и subucula. [187]
Мгновение спустя в комнату вошла Ливия Августа.
187
Indusiata vestis или indusius была туника, надевавшаяся на нижнюю тунику или рубаху – subucula. Последняя приготовлялась из шерсти и носилась на голом теле; она имела длинные рукава и носилась как женщинами, так и мужчинами; первая же туника имела рукава короткие и надевалась через голову.
– Ты армянский купец? – обратилась она к мужчине.
– Так меня называют здесь, но я родом парфянин и зовусь Азинием Эпикадом. Недавно я прибыл с востока, и вот товары, которые ты желала видеть.
Ливия стала рассматривать товары и некоторые из них отложила в сторону.
– Вот это я беру, – сказала она купцу. – Ступай к моему казначею, старому Амианту, [188] он заплатит тебе, что следует.
Эпикад низко поклонился и ушел с остальными товарами, не показывая и вида, что заметил молодую невольницу, бывшую немой свидетельницей покупки, сделанной Ливией Августой.
188
Читатель, не забывший содержания восьмой главы, заметил, вероятно, что среди служителей при семействе Августа были два Амианта: один – молодой анагност, другой, исполнявший должность arcarius'a или домашнего управителя, заведовавшего приходом и расходом по дому императора. Как о втором, так и о первом Амианте свидетельствуют сохранившиеся надписи, упоминаемые, между прочим, кардиналом Полиньяком, Муратори и проч.
Невольница почтительно стояла, ожидая услышать от своей госпожи причину, по которой она требовала ее к себе.
Ливия, взяв в руки золотое ожерелье и отдавая его невольнице, сказала:
– Возьми его, дитя, и храни на память обо мне.
Фебе, опустив голову, не решалась протянуть руки, будучи поражена такой щедростью своей госпожи.
– Бери его, девушка, – настаивала Ливия, – в минуту разлуки со мной пусть эта вещь будет знаком того расположения, какое я имела к тебе с той самой минуты, как ты вступила в дом Августа.
– О, государыня! – воскликнула молодая девушка с искренней грустью. – Разве мне приходится расстаться с тобой?
– Да, Фебе, но на короткое время. Разве ты не пожелаешь услужить Ливии?
– О, разумеется; но оставить тебя…
– Выслушай. Я хочу доверить тебе одно дело, но такое, которое может быть доверено лишь сердцу, преданному мне…
Фебе слушала, вновь опустив голову.
– Я посылаю тебя на юг Италии, на берег того моря, который не далек от твоей Греции, куда ты скоро возвратишься свободной.